— Твоя дочь нашла себе компанию получше, — сказал он, развязывая шнурки на коньках.
— Не огорчайся. Они с Амандой неразлучны.
— Как ты себя чувствуешь? Не пора ли нам собираться и ехать домой?
Ее кожа напоминала полупрозрачный лед, и лицо без бровей, исчезнувших после химиотерапии, выглядело, как стеклянная маска. Только глаза — такие же темно-карие, как у Дэвида — все еще хранили яркую искру жизни.
— Нет, пусть Эмма немного порадуется. Когда я смотрю на нее, меня переполняет счастье. Я не знаю, сколько таких светлых и приятных минут мне осталось.
Еще одна констатация факта. Ее последняя фраза опечалила Дэвида. Он всеми силами пытался не думать о близкой кончине сестры, но любой разговор с ней, так или иначе, задевал эту тему. А разве могло быть иначе? Она уже почти год жила в ожидании смертного приговора. Сара проходила одну процедуру за другой, терпеливо переносила операции. Врачи меняли для нее медикаментозные курсы один за другим. И хотя в процессе ее лечения случались краткие периоды улучшения, общее развитие болезни неизменно вело к концу. Наступавшие ремиссии длились недолго.
— Знаешь, о чем я тоскую больше всего? — спросила она, как будто размышляла вслух.
Дэвиду не понравился такой поворот беседы, но если сестра хотела выразить свои чувства…
— Что не увижу, как вырастет Эмма.
Именно в эту секунду ее дочь развернулась и со смехом помахала им руками.
— Не волнуйся. Ты это увидишь.
Дэвид знал, что его слова — ложь. Небольшое временное улучшение могло перейти в финальную стадию болезни. И Сара тоже понимала, что обречена.
— Ты выглядишь лучше. Гэри говорил, что курс новых лекарств стабилизировал твое состояние. Ты скоро пойдешь на поправку.
Она похлопала его по руке и, наблюдая за Эммой, сказала:
— Ты застудишь ноги. Быстро надевай ботинки.
Он снял коньки и последовал ее совету. Ботинки казались холодными как лед.
— Я все отдала бы за то, чтобы действительно выздороветь, — шепотом добавила Сара.
Дэвид снова подумал о странном разговоре с Кэтрин Ван Оуэн.
— Все что угодно? — спросил он намеренно небрежным тоном.
— О чем ты?
Сара уже успела забыть о сказанных словах. Сильнодействующие лекарства ослабляли концентрацию внимания, и порой она теряла нить беседы.
— Ты на самом деле согласна на все… лишь бы продолжать жить?
Она сделала глубокий вздох и посмотрела на детей, которые катались на катке.
— Я никогда не думала, что приду к такому выводу, — ответила она. — Мне, как и всем здоровым людям, казалось, что я тихо и мирно проживу жизнь до конца. Без всяких проблем и осложнений. Без боли и жалоб.
Она закашляла и поднесла руку в перчатке к бесцветным тонким губам.
— Но люди думают так, пока у них все в порядке, — продолжила она. — Пока с ними не случается ничего плохого. А теперь у меня другой взгляд на этот вопрос.
Он услышал в ее голосе едва заметные нотки горечи.
— Теперь я отдала бы за жизнь что угодно — все, что только потребовалось бы. Чтобы состариться вместе с Гэри. Чтобы смотреть, как Эмма играет в сводном городском оркестре. Чтобы сходить на ее выпускной бал, а затем увидеть, как она заканчивает колледж. Чтобы узнать, кто будет ее первым возлюбленным и как она распорядится своею судьбой. Чтобы увидеть ее зрелой женщиной, с детишками и мужем. Я хочу этого, Дэвид! Хочу!
В уголках ее глаз заблестели слезы.
— Я никогда не думала, что буду цепляться за жизнь с такой жадностью. Мне стыдно быть слабой, но я ничего не могу с собой поделать…
— Тебе не в чем винить себя, милая, — сказал Дэвид, обнимая ее за плечи и прижимая к груди. — Ты самая смелая женщина из всех, кого я знаю. И ты имеешь право цепляться за жизнь. Потому что ты уже прошла через ад.
Он вспомнил слова миссис Ван Оуэн: «Я обещаю, что ваша Сара проживет очень долго». Они отдавались в голове резким гулом треснувшего колокола. По щекам Сары катились слезы. Проезжавшие фигуристы косились на нее.
— Я не хочу, чтобы Эмма увидела меня в таком состоянии, — прошептала она, зарывшись лицом в его плащ.
— Не тревожься. Она сейчас болтает с Амандой.
— Просто мне нужно было высказаться, понимаешь?
— Ты можешь делиться со мной любыми мыслями. Ты же знаешь, что я всегда приму тебя такой, какая ты есть.
Она шмыгнула носом и улыбнулась.
— Помнишь, когда мы учились в школе, ты сказала мне, что ни одна девчонка не пойдет со мной на свидание, если я не избавлюсь от перхоти? — продолжил Дэвид. — И что я плохой танцор, потому что стою на месте и просто виляю задницей?
— Я такое говорила? Ой, прости меня, пожалуйста.
— Не извиняйся! Ты была права. Я выслушал твой совет, купил специальный шампунь и научился танцевать.
Сара смахнула слезу перчаткой и, выпрямившись, осмотрела каток.
— Интересно, наша мама тоже себя так чувствовала?
Она буквально озвучила мысль Дэвида. Неужели их мать, умирая подобным образом, испытывала такие же муки и разочарования? Такую же обиду на несправедливый конец?
— Наверное, да, — ответил он.
Сара молча кивнула. К ним подъехала Эмма. Она держала в руке большой пластмассовый стакан с горячим шоколадом.
— Осторожно, не разлей, — сказал Дэвид, приподнимаясь, чтобы подать ей руку.
Эмма с первого взгляда заметила, что ее мама плакала. Она села рядом на скамью и начала снимать коньки.
— О, ты раздобыла энчиладу! — начал восторгаться Дэвид, отвлекая ее внимание. — А сверху взбитые сливки и суфле! А вишни тебе дали?
— Как самочувствие? — обратилась к матери Эмма.
— Все чудесно, милая. Все просто чудесно. Это Аманда угостила тебя? Я схожу и отдам ее маме деньги.
— Нет, — забирая шоколад, ответила Эмма. — К нам с Амандой подошел друг дяди Дэвида. Он купил нам по стакану и сказал, что для него это большое удовольствие.
Сара посмотрела на Дэвида. Тот, ничего не понимая, покачал головой.
— Мой друг? А как его зовут?
— Я не запомнила. Он говорил с таким смешным акцентом.
— Он все еще здесь? — спросил Дэвид самым небрежным тоном. — Эмма, покажи мне его. Я хотел бы поздороваться с ним.
Девочка набрала в рот большую порцию шоколада. Она осмотрела каток, затем улицу, которая тянулась за ним.
— Вон он, — сказала Эмма, указав на рослого мужчину с лысой головой, который открывал дверь черного «БМВ».
— Ты знаешь его? — с тревогой в голосе спросила Сара.