— Si. Да, — произнес Дэвид, с радостью пробуя свой подзабытый итальянский. — Masono fuori di pratica. Я давно не практиковался.
Гид быстро закивала головой.
— Cio e buono. Все хорошо.
Официант поставил перед ней чашку эспрессо, и женщина одним глотком опустошила ее до половины. Щелкнув пальцами, она сказала:
— Un altro! Еще одну!
Пока официант ходил за другой чашкой, Дэвид представился:
— Mi chiamo David Franco.
— Оливия Леви, — ответила экскурсовод, сняв синюю резинку с «конского хвоста» и встряхнув длинными черными волосами.
Идеальное имя для такой красавицы, подумал Дэвид. Черные, как оливы, глаза и кожа цвета золотистой пены эспрессо.
— Если вы не против, давайте перейдем на английский язык.
Дэвид почувствовал себя немного обиженным. Неужели его итальянский был так плох?
— Мне нужно практиковаться, — объяснила Оливия. — Иногда мои экскурсанты смеются, когда я им что-то рассказываю. Не хочу давать им повода для шуток.
— Я думаю, вы прекрасно справляетесь со своей работой.
Оливия презрительно фыркнула.
— И вы называете это работой? Я занимаюсь этим только ради денег.
Она всплеснула руками в показном смирении. Театральность, вспомнил Дэвид, присуща многим итальянцам.
— Все только ради жалких гонораров.
— Мне казалось, что проведение экскурсий приносит неплохой доход. Во всяком случае, здесь, во Флоренции.
— Но это отвлекает меня от истинного призвания. От моей настоящей работы. Я не гид. Я писательница.
— Правда? — заинтригованно спросил Дэвид. — И о чем вы пишете?
— А о чем еще я могу писать? — ответила она, указывая рукой на окружавшую их Флоренцию. — Об огромной художественной коллекции, когда-либо собранной в одном месте и почти в одно и то же время. Какой другой город может похвастать Микеланджело и Боттичелли, Верроккьо и Мазаччо, да Винчи и Гиберти, Брунеллески и Челлини? А ведь все они жили здесь. И их работы по-прежнему с нами. Я уже не говорю о Петрарке, Боккаччо и бессмертном Данте!
— Ну, флорентинцы не очень-то благоволили Данте, — с улыбкой заметил Дэвид. — Как мне помнится, в 1302 году они изгнали его в вечную ссылку.
Оливия мрачно вздохнула и неодобрительно посмотрела на Дэвида, словно говоря ему, что он слишком много знает для обычного туриста.
— То был не мой народ. Моих соплеменников вам не в чем обвинять. Мои предки жили на виа Джудиче.
Дэвид слышал это название прежде, оно было связано с евреями.
— Козимо построил в том месте первое гетто. Он заставил всех евреев переехать туда — не важно, нравилось им это или нет.
Официант поставил перед Оливией тарелку и еще одну чашку эспрессо. Девушка склонилась над столом и без стеснения занялась едой. Локоны черных волос красиво обрамляли ее узкое лицо.
Дэвида всегда забавляло особое и очень личное отношение флорентийцев к вопросам истории. Вот и сейчас Оливия сослалась на умершего пятьсот лет назад Козимо де Медичи, словно он был ее личным знакомым, будто изгнание евреев в флорентийское гетто случилось буквально вчера. Дэвид знал, что евреи Флоренции постепенно восстановили свои права, и к 1800 году им снова позволили селиться в городе там, где они пожелают. В ту пору существовал даже городской указ, запрещавший в публичных речах и театральных выступлениях какие-либо обидные намеки на евреев. Гетто было уничтожено, и от него не осталось никаких следов. Хотя подспудный антисемитизм, свойственный всей Европе, сохранился. Позже Гитлер просто пробудил его и использовал в своих целях.
— Значит, ваша семья пережила войну? — деликатно спросил Дэвид.
Оливия подобрала остатки желтка небольшим кусочком хлеба и мрачно ответила:
— Некоторые родственники уцелели. Но большинство попали в Маутхаузен.
Она говорила о концентрационном лагере, где тысячи итальянских евреев были уничтожены в газовых камерах.
— Сожалею, — произнес Дэвид, и она раздраженно пожала плечами.
— Что сейчас говорить? Все уже произошло! Многие итальянцы прятали евреев в монастырях и под церковными сводами. Но что сделал папа? Ничего! А местные фашисты? Им нравились коричневые рубашки и черные ботинки. Им нравилось убивать лавочников и клерков. Это же было так легко. Когда-то в прошлом так уже делали. И гетто уже было. Люди с трусливыми сердцами просто повторили преступления своих предков.
Она подбирала хлебом остатки яичницы, а Дэвид вспомнил о Муссолини, повешенном за ноги на фонарном столбе.
— Где вы живете? — спросил Дэвид.
— Вы знаете кафе «Джуббе Росси» на пьяцце делла Република?
— Нет, не знаю.
Она снова пожала плечами.
— Это лучшее кафе в городе. Я там живу неподалеку.
Отодвинув тарелку в сторону, Оливия откинулась на спинку кресла. Она порылась в кармане, вытащила пачку сигарет и протянула ее Дэвиду. Когда тот отказался, она прикурила сигарету и с любопытством посмотрела на собеседника.
— А вы кто такой? Американец? Турист?
Дэвид не мог понять причину, по которой она завела с ним беседу. Может быть, она рассматривала его как своего потенциального клиента?
— Честно говоря, я здесь по делам.
— Вы не похожи на бизнесмена.
Дэвид решил не принимать эту фразу за комплимент.
— Я научный сотрудник одной из чикагских библиотек.
— О, я была в Чикаго! — радостно вскричала Оливия. — Там очень холодно. И знаете? Я прожила в Нью-Йорке целых пять лет.
Она растопырила пять пальцев для убедительности.
— Мне довелось писать диссертацию на докторскую степень у вас в Колумбии.
Она произнесла это так, словно говорила не о поэтическом названии Америки, а о стране на южном континенте.
— Теперь я работаю здесь.
— Над книгой? — спросил Дэвид.
Она пристально взглянула на него.
— Над очень большой книгой. Это история… Не буду говорить о содержании. Я работаю над ней семь лет.
— Наверное, вы уже заканчиваете ее?
Дэвид хотел приободрить свою собеседницу, но Оливия, покачав головой, выдохнула струйку дыма.
— Нет. Я встретилась с огромным сопротивлением. Моя тема вызывает много споров.
Взглянув на часы, она с огорчением сказала:
— Мне пора уходить. Я должна провести экскурсию для частного клиента. Где вы остановились?
— В «Гранде».
— В «Гранде»?
По глазам Оливии было видно, что она производила еще одну переоценку его личности.