Когда он наконец спустился с кафедры, несколько гостей пожали ему руку, двое пожилых джентльменов похлопали его по спине, а доктор Армбрастер одарила Дэвида сияющей улыбкой. Наверное, она надеялась, что его лекция воодушевит богатых друзей библиотеки на новые пожертвования. Оценив свое выступление, он решил, что сделал все безукоризненно. Если не принимать во внимание смущение в начале, он провел презентацию книги на высоком уровне.
Сейчас ему больше всего хотелось отыскать даму в черном платье, которая уже покинула выставочный зал. В коридоре стояли длинные столы, накрытые льняными скатертями и украшенные серебряными столовыми приборами. Профессура уже толклась вокруг них, набирая на маленькие пластмассовые тарелочки горки бесплатных бутербродов. Однако таинственной незнакомки среди собравшихся гостей не было видно.
Доктор Армбрастер подхватила его под локоть и подвела к элегантной пожилой паре, державшей в руках высокие бокалы с шампанским.
— Дэвид, вы знакомы с Шиллингерами? — спросила она. — Джозеф тоже учился в Амхерсте.
— Немного раньше вас, — добавил Шиллингер, отвечая на приветствие крепким рукопожатием.
Он напоминал высокого журавля, с седыми волосами и носом, похожим на клюв.
— Мне очень понравилось ваше выступление.
— Спасибо.
— Я с удовольствием ознакомился бы с вашей работой над этой уникальной книгой. В свое время я жил в Европе и…
— Джозеф скромничает, — прервала его доктор Армбрастер. — Он был нашим послом в Лихтенштейне.
— Недавно я начал коллекционировать рисунки старых мастеров, но мне не доводилось видеть ничего похожего на эти гравюры. Могу сказать напоследок, что изображение кругов ада впечатлило меня своей мрачностью.
Дэвида не переставали удивлять социальный статус и жизненный путь людей, которых он встречал на приемах в «Ньюберри». Он со всем вниманием и почтением отнесся к Шиллингерам. Бывший посол вручил ему визитную карточку и даже предложил помочь в исследованиях, если Дэвид сочтет это нужным.
— Возможно, вам понадобится доступ к частным архивам и европейским коллекциям, — пояснил посол. — Я все еще имею некоторые связи по ту сторону Атлантики.
Во время разговора Дэвид продолжал выискивать одним глазом таинственную незнакомку. Когда ему наконец удалось раскланяться с Шиллингами, он нашел доктора Армбрастер и попытался выяснить, кем могла быть леди, носившая траур.
— Вы говорите, она вошла во время лекции?
— Да, и сидела в кресле у двери.
— Нет, я не видела ее. Мне пришлось выйти, чтобы проследить за подготовкой фуршета.
Мимо них прошел официант. На его подносе остался лишь один слоеный пирожок.
— Ах, я знала, что на всех не хватит! — проворчала доктор Армбрастер. — Эти профессора сметают все, как саранча!
Она извинилась и ушла отдавать распоряжения. Дэвид пожал еще несколько рук, ответил на полдюжины вопросов и затем, когда в коридоре осталась лишь горстка гостей, направился в свой офис. То была уютная нора, заваленная книгами и документами. Гардеробом служил гвоздик, вбитый в дверь. Дэвид повесил на него пиджак и галстук. Он надевал их только в редких случаях — в основном, для таких официальных выступлений, как сегодняшняя лекция. Схватив плащ и перчатки, он быстро зашагал к служебному выходу.
Бывший посол Шиллингер и его супруга как раз усаживались в черный седан «БМВ». Их крепкий лысый водитель придерживал открытую дверь. На ступенях лестницы главного входа два профессора вели беседу. Испугавшись, что они заметят его и завалят заковыристыми вопросами, Дэвид натянул на голову капюшон и торопливым шагом прошел мимо них в направлении парка.
Из-за выступлений ораторов с импровизированных кафедр парк давно был известен в народе как Багхаус-сквер — «площадь сумасшедших». Сейчас он, по вполне понятным причинам, выглядел безлюдным. Вечернее небо налилось свинцом. Порывы ветра раскачивали фальшивые конфетные трости на фонарных столбах. Приближалось Рождество, и Дэвиду тоже предстояло подумать о покупках. Всего три-четыре подарка — для сестры, ее мужа и для племянницы. Вот, пожалуй, и все. Его подруга Линда рассталась с ним месяц назад. По крайней мере, теперь не нужно волноваться о подарке для нее.
Перейдя Оак-стрит, он направился к Дивижн-стрит и еще на подходе к станции услышал звук тормозившего поезда. Дэвид побежал по лестнице, прыгая через три ступени за раз. Он занимался в колледже легкой атлетикой и мог держать хорошую скорость. Едва он вскочил в вагон, дверь закрылась. Радуясь одержанной победе, Дэвид опустился на сиденье, расстегнул плащ и подождал, когда его очки немного отпотеют. Он сам не понимал, куда спешил. Суббота подходила к концу, и у него не было особых планов. Электричка набирала скорость. Сквозь треск интеркома объявили название следующей остановки. Дэвид напомнил себе прилепить к компьютеру записку, чтобы утром в понедельник прочитать: «Вперед! К успехам!»
Даже такому постоянно мотающемуся повсюду человеку, как Филип Паллисер, казалось, что в этот странный день ему предстоит отправиться слишком уж далеко.
К его отелю прислали машину, и водитель — француз по имени Эмиль Риго, с виду явно бывший вояка — быстро доставил их в парижское предместье, где располагался частный аэродром. Там они пересели в вертолет и полетели на юг к долине Луары. Хотя Паллисер провел добрую часть жизни, летая вокруг земного шара, он все еще питал отвращение к передвижению на вертолетах. Шум в кабине, даже с надетыми наушниками, казался мучительно громким, а поскольку нижняя часть кабины была частично прозрачной, он не мог не смотреть на ландшафт, стремительно проносившийся под его ногами. Окраины — неприглядное нагромождение бетонных кварталов, перемежающихся забитыми шоссе и запущенными пустырями, окружающими любой крупный город, — к счастью, сменились заснеженными фермами и полями; а еще через час потянулись густые темные леса и мирные долины.
Когда под ними появился Шартр, Риго повернулся к нему и сообщил по внутренней связи:
— Это кафедральный собор. Видите? Прямо под нами. Я попросил пилота позвонить в колокола.
Филип посмотрел вниз, и ему действительно показалось, что посадочные полозья вертолета вот-вот срежут два шпиля кафедрального собора. Он почувствовал спазм в животе и закрыл глаза. Открыв их через пять секунд, он увидел усмешку на лице Риго и подумал: «Похоже, парень — садист».
— Уже недалеко, — сказал француз сквозь шум помех.
Но он вовсе не пытался ободрить, в его голосе, скорее, звучало сожаление, что суровые испытания приближались к концу.
Паллисер отвел взгляд в сторону и попытался восстановить ровное дыхание. Уже почти десяток лет после ухода из Международной лиги по возвращению художественных ценностей он участвовал в подобных расследованиях, но ни одно из них не обещало столь высокой прибыли, как это. Если бы ему удалось найти предмет, который разыскивал его таинственный клиент, он мог бы наконец уйти на долгожданную пенсию и всерьез заняться собственной коллекцией. Ему надоело быть экспертом или детективом, разыскивая шедевры для других людей — в большинстве своем варваров, — и поддерживать чьи-то сомнительные притязания на обладание ими. Настало время покупать для себя.