— Может, и Джимми... Пейдж будет здесь, — предположил я. — Мне следовало взять с собой диск Лед Зеп IV.
— Джимми как? — не понял Фил.
— Лед Зеппелин, — я не знал, смеется ли он надо мной. — Популярная бит-группа, ваша честь.
Мы заняли места в конце зала. Я старался не поднимать головы и стал рассматривать каталог Фила. Большую часть лотов составляли книги, некоторые из них очень старые. Имелась даже ранняя версия «Ars Moriendi», своего рода «Руководства с практическими рекомендациями» для тех, кто надеется избежать проклятия после смерти, напечатанная англичанином Какстоном после 1490 года. Эта блочная книга состояла из одиннадцати гравюр по дереву, изображающих предсмертные искушения умирающего человека.
Клаудия Штерн прекрасно разбиралась в компоновке впечатляющего и удобопонятного предпродажного пакета. Из пары параграфов, описывающих лот, я узнал, что термин «исповедовавшийся» означает получивший отпущение грехов и что получить «короткий срок» — значит иметь немного времени, чтобы исповедоваться перед смертью, и что «хорошая смерть» вовсе не обязательно ненасильственная смерть. Я также узнал из каталога, что святой Денис, апостол галлов и покровитель Франции, был обезглавлен своими мучителями, но впоследствии взял свою голову и пошел с ней на прогулку, что явно свидетельствовало о его готовности быть хорошим малым, способным выставить себя на посмешище, лишь бы устроить шоу для толпы.
Некоторые из лотов, похоже, были связаны друг с другом. Лот двенадцатый — экземпляр «Malleus maleficarum», «Молот ведьм», который датировался началом XVI века и, как считают, принадлежал некоему Джоану Гейлеру фон Кайзерсбергу, проповеднику собора в Страсбурге, этому приверженцу огня и серы, в то время как экземпляры его проповедей, датированные 1516 годом, выставлялись на аукцион как лот тринадцатый. Проповеди Гейлера были иллюстрированы гравюрой, изображающей ведьму, Ханса Балдунга, который учился у Дюрера, а лот четырнадцатый состоял из ряда гравюр эротического содержания. На них Смерть в образе старика ласкала молодую женщину, очевидно, тема, к которой Балдунг неоднократно возвращался в своих работах.
Среди лотов мелькали статуи, иконы, картины, в том числе и та, которую я видел в процессе реставрации в мастерской (она была теперь внесена в список под названием «Кутна-Гора».
XV век. Неизвестный художник), и множество работ из человеческих костей. Большая их часть была выставлена на обозрение, но они не шли ни в какое сравнение с виденным мной на фотографиях в книге Стаклера в квартире Гарсии. Какие-то они грубоватые и не так тщательно обработанные. Я становился настоящим знатоком этого вида творчества.
Посетители начали занимать места, так как приближалось начало аукциона. Я не видел никаких признаков присутствия Стаклера и Мурноса, но за столом у трибуны аукциониста сидели восемь женщин, каждая с телефоном, прижатым к уху.
— Маловероятно, чтобы по особенным лотам серьезные предложения поступили из зала, — высказал предположение Фил. — Покупателям не надо, чтобы их личности стали известны, частично из-за ценности приобретаемого, но главным образом, потому, что их пристрастия по-прежнему могут подвергнуться неверному истолкованию и кривотолкам.
— Вы имеете в виду, что публика может счесть их больными, чем-то вроде наркоманов?
— Да.
— Но они и есть больные.
— Да.
Однако я предположил, что Стаклер прислал кого-то в зал, кто наблюдал за другими претендентами. Он не хотел бы оказаться в неведении по поводу происходящего в самом зале в ходе аукциона. Здесь должны были находиться и все остальные. Где-нибудь расселись те, кто называл себя «сторонниками». Я предупредил Фила о них, хотя и полагал, что по крайней мере ему с их стороны опасность вообще не угрожает.
Из боковой двери в сопровождении пожилого человека в засыпанном перхотью черном костюме появилась Клаудия Штерн. Она заняла место на подиуме, пожилой мужчина встал подле нее за высоким столом. Огромный гроссбух лежал открытым перед ним: в него будут заноситься данные успешных претендентов и их предложения. Госпожа Штерн постучала по подиуму молоточком, чтобы успокоить толпу, затем пригласила всех принять участие в аукционе. После этого последовало небольшое объяснение правил оплаты и денежных сборов, затем аукцион начался. Первый лот был знаком мне: экземпляр перевода Ричарда Лоренса «Книги Еноха», датированный 1821 годом, и в паре с ним поэтическая драма Байрона «Небо и Земля: Тайна» издания того же года. Лот вызвал несколько умеренных предложений из зала, но ушел к анонимному телефонному претенденту. Экземпляр книги Гейлера «Молот ведьм» достался крошечной пожилой даме в розовом костюме.
— Полагаю, остальная часть их шабаша должна быть довольна, — сказал Фил. — Мол, знай своего врага.
— Точно.
После еще пяти или шести лотов, ни один из которых не вызвал особого оживления, брат-близнец того кривляки у двери появился из конторы. На нем были белые перчатки, и он держал серебряную коробку с крестом на крышке. Шкатулка почти ничем не отличалась от тех, которые я видел в сокровищнице Стаклера, может, несколько лучше сохранилась, по крайней мере выглядела так на демонстрационном экране около госпожи Штерн.
— Теперь, — объявила госпожа Штерн, — мы с вами подходим к тому, что, как я догадываюсь, является для многих самым желанным лотом этого аукциона. Лот двадцатый, пятнадцатый век, шкатулка из серебра из Богемии с вырезанным на ней крестом. В ней хранится пергамент. Тем из вас, кто проявил особый интерес к этому лоту, была предоставлена возможность исследовать небольшой кусочек этого фрагмента и получить независимую экспертизу возраста пергамента там, где вы пожелаете. Никакие дальнейшие вопросы не принимаются, претензии не рассматриваются, и торг является окончательным.
Случайный посетитель мог бы задаться вопросом, из-за чего вся эта суета, учитывая относительно сдержанное представление, но по залу волной прокатился шепот. Я видел, как замерли женщины с телефонами, сжав в пальцах ручки.
— Я открываю торги стартовой ценой в пять тысяч долларов, — сказала госпожа Штерн.
Никто не пошевелился.
— Я знаю, что в зале есть люди, интересующиеся этим предметом, — она снисходительно улыбнулась, — у них есть деньги. Тем не менее я позволю себе низкий старт. Кто даст мне две тысячи долларов?
Сатанист с длинными ногтями поднял свою табличку, и плотина прорвалась. Предложения стремительно посыпались, оставив первоначально названную стартовую цену в пять тысяч долларов далеко позади. Десять тысяч! Пятнадцать! Постепенно, в районе отметки в двадцать тысяч, предложения из зала иссякли, и госпожа Штерн переключила основное внимание на телефоны, где после ряда кивков цена поднялась от пятидесяти до семидесяти пяти, а затем достигла отметки в сто тысяч долларов. Ставки продолжали расти, благополучно проскочили рубеж в две сотни тысяч долларов, но на двухстах тридцати пяти тысячах долларах возникла пауза.
— Есть еще предложения? — поинтересовалась госпожа Штерн.