И в завершение из человеческого черепа торчали рожки: один едва видимый и похожий на бугорок с головы олененка, другой напоминал туго скрученный бараний рог, завивавшийся аж на затылке, почти касавшийся ключицы этого диковинного существа.
— Если этот малый взял квартиру в субаренду, он в полном дерьме, — заметил Эйнджел.
Низко нагнувшись над верстаком, Луис внимательно изучал один из черепов.
— На вид кажутся старыми, — сказал я, отвечая на вопрос, которого никто не произносил вслух.
Луис кивнул, затем вышел из комнаты. Я слышал, как он переставляет какие-то предметы в поисках хоть какой-нибудь зацепки к разгадке местонахождения Алисы.
Я пошел на запах мочи и оказался в ванной комнате. В самой ванне, погруженные в желтую жидкость, лежали кости.
От резких паров аммиака глаза заслезились. Зажав носовым платком нос и рот, я бегло осмотрел шкафчики с выдвижными ящиками, затем вышел оттуда, плотно закрыв за собой дверь. Явно потрясенный увиденным, Эйнджел все еще исследовал статую. Скульптура эта могла занять достойное место в какой-нибудь художественной галерее или музее. Захватывало дух от мастерства исполнения, от плавности перехода одной субстанции в другую.
— Черт возьми, никак в толк не возьму, что это или кто это такой, — задумчиво произнес Эйнджел. — Напоминает человека, превращающегося в птицу, или птицу, превращающуюся в человека.
— Ты много видел птиц с рожками или рогами? — удивился я его фантазии.
Эйнджел задумчиво дотронулся пальцем до выпуклости на черепе.
— Тогда, значит, не в птицу. Я так думаю.
— И я тоже.
Я поднял с пола обрывок газеты и взял со стола один подсвечник из черепа, затем посветил внутрь миниатюрным фонариком. На внутренней поверхности черепа был выгравирован ряд последовательных чисел. Я осмотрел другие черепа — все имели подобную маркировку, кроме одного, который покоился на тазовой кости. Его отличала метка с изображением, напоминающим вилку с двумя зубьями. Я аккуратно уложил череп в ящик, поместил туда пронумерованный череп, потом осторожно упаковал скульптуру и отнес ящик в соседнюю комнату.
Луис стоял на коленях перед раскрытым чемоданом, где находились инструменты: всякие скальпели, пилочки, малюсенькие костяные пилочки, — тщательно разложенные по карманчикам из мешковины. И пара видеокассет. На одной из них имелась этикетка с длинной колонкой букв и дат.
— Он готовился к отъезду, — сообщил Луис.
— Похоже.
— Нашел что-нибудь? — Он увидел на коробку в моих руках.
— Возможно. Какая-то маркировка на черепах. Надо кое-кому показать, да и скульптуру тоже.
Луис вытащил одну кассету из чемодана и вставил ее в видеомагнитофон, затем направился к телевизору. Сначала ничего не было видно, потом картинка прояснилась. Показался желтый песок и камни, затем полураздетое тело молодой женщины, лежавшей лицом вниз на песке. Кровь текла по ее спине, ногам, пятна расплывались на белых шортах. Темные волосы рассыпались по песку, как тонкие полоски чернил.
Молодая женщина зашевелилась. Послышался мужской голос, говоривший на языке, напоминавшем испанский.
— Думаю, он сказал, что она все еще жива, — предположил Луис.
Перед камерой прошла фигура. Пара дорогих черных ботинок попала в кадр.
— Нет, — сказал другой голос по-английски.
Камеру оттолкнули, избегая четкого изображения не то мужчины, не то девушки. Послышался треск. Как будто кто-то раздавил кокосовый орех. Кто-то смеялся. Опять в кадре оказалась лежащая девушка. Теперь голова ее лежала в луже крови.
— Пута, — снова раздался первый голос.
Шлюха!
Несколько секунд изображения не было, затем кадры возобновились. На сей раз, темные волосы девушки были покрашены «перышками». Природа вокруг не изменилась: тот же песок и те же камни. Какое-то насекомое переползало струйку крови у рта — единственной части лица, которую было видно из-под волос. Чья-то рука показалась в кадре, стягивая волосы назад так, чтобы оператор мог заснять ее.
На этом часть закончилась, и началась новая, с другой мертвой девушкой, которая лежала голышом на скале.
Луис включил ускоренный показ. Я потерял счет убитым женщинам. Когда кассета кончилась, он вставил вторую. Два или три раза появлялись темнокожие девушки, и он останавливал пленку, приближался к экрану и внимательно рассматривал кадр. Все женщины был латиноски.
— Думаю, надо вызвать полицию, — предложил я.
— Еще рано. Этот парень не оставит все это дерьмо здесь, где любой может его найти. Он вернется, и скоро. Если ты прав насчет слежки в переулке, здешний жилец может появиться в любую минуту прямо сейчас. Будем ждать.
Прежде чем открыть рот, я тщательно продумал, что мне ему сказать. Если бы Рейчел оказалась свидетелем этого, она могла бы оценить, отметив, что я расту над собой.
— Луис, у нас нет времени ждать. Копы больше нашего понимают в слежке. Этот парень — звено в цепочке, как знать, какой длины эта цепь и сколько нам еще надо пройти звеньев. Чем дольше мы останавливаемся на месте, тем меньше шансов найти Алису прежде, чем с ней случится что-нибудь плохое.
Даже опытные полицейские портили все дело в разговоре с близкими пропавших людей. Дорогого стоит сначала обдумать, какими словами следует объяснять ситуацию, и только уж потом начинать говорить.
Я осторожно поднял коробку, которую принес.
— Побудь здесь еще немного, посмотри, может, еще что-нибудь бросится в глаза. Если я не смогу вернуться сюда раньше их, я позвоню и дам тебе время, чтобы выйти прежде, чем я поговорю с полицейскими.
* * *
Гарсия сидел в своей машине и наблюдал за мужчинами, которые входили в его квартиру. Он догадался, что проклятый сутенер оказался изворотливее и сообразительнее, чем они думали, иначе им не удалось бы выйти на его базу.
Сутенер явно послал кого-то проследить за ним, чтобы иметь некоторое поле для маневра в том случае, если его предательство рикошетом ударит и по нему самому. Гарсия был разъярен. Еще бы день, два — и квартира была бы пуста, а ее обитатель далеко отсюда. Но сейчас там оставалось слишком много ценного для него. Ему хотелось это вернуть. И все же инструкции Брайтуэлла были ясны как день: проследить их движение, но никак не проявлять себя и не пытаться нападать на них. Если они разделятся, он должен следить за мужчиной в кожаной куртке, тем самым, который задержался в переулке, как если бы знал об их присутствии там. Когда Толстый уходил от Гарсии, он казался рассеянным, сбитым с толку и в то же время странно возбужденным. Гарсия о многом догадывался и предпочел ни о чем не расспрашивать.
Не нападать на них.
Но это было прежде, чем Брайтуэлл узнал, куда эта троица направляется. Теперь они зашли в убежище Гарсии и оказались совсем близко к тому, что искали, хотя могут и не узнать ничего, даже если увидят. Но если эти трое вызовут полицию, тогда Гарсия, как и дома, и в этой стране станет меченым, и за ним начнет присматривать полиция. И тогда, поскольку его разоблачение угрожает им большими неприятностями, те самые люди, которые сейчас защищали его, опасаясь за свои головы, сами станут представлять для него серьезную опасность. Гарсия постарался вспомнить, можно ли по оставшимся в квартире вещам найти связь между ним и Брайтуэллом. Не сказать, чтобы он сильно верил в это, но он не раз смотрел некоторые телевизионные полицейские шоу, и иногда казалось, что они могли творить чудеса. Потом он вспомнил, как трудился не покладая рук все последние месяцы, создавая то, ради чего его привезли в этот город. И его творению тоже угрожало присутствие нежданных визитеров. Если они обнаружат это или даже решат сообщить в полицию независимо от своих находок в квартире Гарсии, то все пропало. А ведь он так гордился своими работами, его творение достойно стоять рядом с церковью Капучинов в Риме, церковью за дворцом Фарнезе да даже самого Седлеца.