— Но это очень важно.
— Может быть, у нас получится организовать телефонный разговор? Как вам такая идея? — Она улыбнулась и дотронулась до повязки на его голове.
— Хорошо.
Она ушла. Нильс снова выглянул в окно, рассматривая окна напротив. На мгновение он позволил памяти вернуться: Северное море. Товарный поезд. Магазин. Авария. «Что бы ты ни делал, Нильс, через неделю ты окажешься в Королевской больнице». Так сказала Ханна. «Закономерность».
— Нильс Бентцон?
Голос выдернул Нильса из его мыслей. Сколько времени прошло? Мужчина представился:
— Йорген Васс, дерматолог. Этот молодой человек — студент, который меня сейчас везде сопровождает.
Нильс только после этих слов заметил стоявшего рядом с врачом парня в очках.
— Меня попросили взглянуть на вашу спину.
— Сейчас?
— Сейчас, пока я здесь, — он улыбнулся. — Понимаете, я вообще-то работаю в другом месте, в Королевской больнице больше нет дерматологического отделения — но мы решили, что нет смысла возить вас из одной больницы в другую. Мы не говорим сейчас о каком-то детальном исследовании, я просто посмотрю, чтобы решить, нужно ли назначать лечение, а если да, то какое. Вы можете лечь на живот?
Дерматолог взглянул на медсестру и, не дожидаясь ответа, спросил тоном, который заставил Нильса почувствовать себя бессловесным ребенком:
— Да? Мы можем ему помочь?
Йорген Васс надел резиновые перчатки. Нильс твердо решил не стонать, когда они возьмутся за него и перевернут на живот. Медсестра задрала на нем рубаху. Дерматолог сел и долго его рассматривал. Нильсу время ожидания казалось унизительным.
— Вам нужны какие-то инструменты? — спросил студент, подходя ближе.
— Нет, спасибо. Это всего на минуту. Я надеюсь, вам не больно, — последнее было обращено к Нильсу.
Нильс молчал, пока дерматолог касался его спины.
— Она болит? Чешется?
— Нет, вроде нет.
— Когда вы ее сделали?
— Что?
— Татуировку. Или… — Дерматолог запнулся. — Это вообще татуировка?
— У меня нет татуировок, — сказал Нильс, чувствуя, что врач его не слушает.
— Вы уверены? Как насчет татуировок хной? Вы ездили куда-то в последнее время?
— Я хочу посмотреть.
— Похоже на татуировку, — тихо вмешался студент, обращаясь к врачу. — А может быть, это самонанесенное? Или монгольское пятно?
— У меня нет татуировок на спине. — Нильс пытался говорить громче, но это было нелегко в его неуклюжей позе, лежа лицом в подушку.
— И вы их не удаляли? — спросил дерматолог. — У вас были проблемы с грибком?
— Нет.
Нильс не мог разобрать, к кому именно дерматолог обращался, — к студенту, медсестре или себе самому, бормоча:
— Легкий отек эпидермиса. Следы пигментации и воспаления.
— Я хочу на нее посмотреть, — сказал Нильс, пытаясь повернуться.
— Подождите, пожалуйста.
Йорген Васс поскреб кожу чем-то острым.
— Мне нужна проба. Так больно?
— Да.
— Ну, там особо не на что смотреть. Давайте перевернем его снова на место.
— Нет! Я хочу посмотреть.
Молчание. Нильс понимал, что врач против.
— Да, но тогда нам понадобится пара зеркал.
Нильс лежал, не шевелясь, пока медсестра не внесла в палату два зеркала. Они с врачом потратили какое-то время на то, чтобы правильно их расположить.
— Это выглядит жутковато, — предупредил дерматолог. — Я надеюсь, вас это не очень шокирует. Правильное лечение, немного кортизоновой мази, и вы быстро пойдете на поправку.
Нильс взглянул на свою спину. У отметины была теперь такая же форма, как и у всех остальных. От плеча до плеча, с проступающим узором. Числа он не видел, но точно знал, что оно там есть. Три и шесть. 36.
Врач выпрямился, взглянул на студента и сказал:
— Я раньше уже видел что-то подобное.
— Где? — спросил студент.
— Что? — переспросил Нильс, глядя на врача и настойчиво пытаясь поймать его взгляд. — Вы уже видели это раньше? Где?
— Ну, это было давно. Но…
— Но?
Врач поднялся с места.
— Я займусь этим более подробно и сообщу вам потом о результате.
Он кивнул студенту, и они вышли из палаты, не сказав Нильсу больше ни слова.
Кардиологическое отделение, Королевская больница
Родители Ханны не стали отказываться, когда медсестра принесла им поесть. Ханна вдыхала запах запеченной свинины с коричневым соусом в течение нескольких часов. Отец съел сначала свою порцию, а потом, увидев, что мать продолжает молча плакать, съел все и с ее тарелки тоже. «Не пропадать же добру» — вот девиз всей его жизни. Глядя на отцовский живот, можно было усомниться, что в этом лозунге так уж много здравого смысла.
Ханна всегда чувствовала себя мучительно неловко в присутствии отца и с ужасом вспоминала, как родители пришли на защиту ее диссертации и сели в самом дальнем ряду. Отец фыркал и был таким огромным, что занимал полтора стула. Мама не проронила ни слова — как, впрочем, и сейчас.
Визит получился очень долгим и почти бессловесным. Ханне давно уже казалось, что родители махнули на нее рукой. Болезнь и смерть Йоханнеса, отъезд Густава — это было слишком для них, к тому же слишком чужим. Ханна с детства была для них чужой.
Наконец они ушли. Задержавшись в дверях с вопросом, не остаться ли им еще чуть-чуть.
— Нет-нет, не стоит. Мне лучше отдохнуть.
Родители должны были переночевать у ее брата — правда, у отца были проблемы со спиной, так что он не мог спать нигде, кроме своей собственной постели. В любом другом месте он в лучшем случае дремал несколько часов, сидя на стуле. Завтра они вернутся домой.
— Девочка моя, — прошептала мама перед тем, как уйти. Но Ханна давно перестала быть чьей-либо девочкой. Она больше не девочка Густава и не девочка родителей.
— Вы уверены, что ничего не хотите? — спросила медсестра, убирая мусор, оставшийся после родительского визита.
— Я хочу поговорить с Нильсом.
Медсестра посмотрела на нее непонимающе.
— С Нильсом Бентцоном! Который попал в аварию вместе со мной.
— А он тоже здесь, в больнице?
Ханна покачала головой и подумала, что это, наверное, из-за Рождества: у всех штатных медсестер сегодня выходной, и вместо них вышла менее опытная команда запасных. Наконец в палате появилась знакомая медсестра. Круглые щеки, улыбающиеся глаза. Ранди? Да, Ханна была почти уверена, что Ранди.