— Полиция! Открывайте дверь очень, очень медленно.

Потом они услышали звук. Голос. Сначала жалобный, потом переходящий в крик. Удивительно громкий крик, который отозвался холодом у них в спинах.

Из машины вышел перепуганный парень не намного старше двадцати, со взъерошенными волосами.

— Ложись! — крикнул ему Леон.

— Я…

— Заткнись и ложись, иначе я буду стрелять!

В ту же секунду Альбрехтсен открыл заднюю дверь и увидел матрас и кричащую женщину.

— Что там происходит, Альбрехтсен? — громко спросил Леон, надевая на молодого человека наручники.

— Леон… — Альбрехстен почти смеялся.

— Что?

— Это моя девушка… — Попытался объяснить молодой человек.

Леон взглянул на женщину. Она лежала, раздвинув ноги, и Леон был уверен, что между ними уже виднелась маленькая рождающаяся головка.

Пару секунд они были точно оглушены. Потом она крикнула:

— Ну что уставились? Вы так и собираетесь стоять?

19

15.50 — 2 минуты до захода солнца

С крыши открывался вид на весь Копенгаген.

Солнечный шар, наполовину скрытый тучами и снегом, низко висел над самым горизонтом. Нильс оглянулся на Ханну, которая подошла уже к центру вертолетной площадки. Сыплющиеся с неба снежинки задевали кожу, как пули, проходящие по касательной.

— Хорошее место, — прошептала она, но слова тут же унесло ветром. — Возьми! — Ханне приходилось кричать, чтобы перекричать ветер. — Возьми пистолет.

— Нет, Ханна.

— Посмотри на меня. — Она вернулась на несколько шагов, взялась руками за его плечи, чтобы заставить его посмотреть ей в глаза.

— Я не могу.

— Ты должен, Нильс.

— Уйди, — сказал он, пытаясь ее оттолкнуть, но он был слишком слаб для этого, а она не ослабила хватку.

— Здесь все закончится, Нильс. Ты понимаешь? — Она сунула пистолет ему в руку. Он мог бы, конечно, отбросить его, чтобы тот описал мягкую дугу и исчез в темноте — и все-таки не сделал этого. Она повторила:

— Здесь все закончится.

Нильс снял пистолет с предохранителя и посмотрел на дверь. Минимальное движение, которое все равно потребовало всех его сил. Он поднял пистолет и нацелился на единственный выход на крышу: дверь лифта.

— Нильс, оттуда никто не придет.

— Уйди!

Она не сдвинулась с места, и он снова крикнул:

— Уйди, я тебе говорю!

Она отступила на метр назад.

— Еще дальше! — Он покачивался на месте, судорожно сжимая в руках пистолет. Как будто этот маленький предмет, созданный с единственной целью — отнимать жизни, — оказался вдруг, как это ни парадоксально, единственным страховочным канатом, связывающим его с жизнью.

— Нильс! — крикнула она, но напрасно: он ее не слышал.

— Нильс! — Она подошла к нему совсем близко и снова схватила его за плечи, не давая ему шансов ее оттолкнуть.

— Уйди.

— Нильс, послушай меня. Никто не придет. Нет никакого убийцы. Есть только мы с тобой.

Он не ответил.

— Ты должен перестать быть хорошим. Должен принести меня в жертву.

— Ханна, перестань. — Он снова попробовал ее оттолкнуть.

— Это единственная возможность, неужели ты не видишь? Пора действовать.

Нильс не ответил. Кровь из носа стекала вниз по лицу. Колени больше его не держали, Ханна подумала, что он сейчас упадет, что теперь слишком поздно. Но быстрый взгляд на запад показал, что солнце по-прежнему нерешительно висит над горизонтом.

— Нильс, никакой убийца не придет, неужели ты не понимаешь? В этом деле нет никакого террориста или ужасного серийного убийцы. Единственные действующие лица — это мы с тобой.

— Перестань!

— Нильс, нужно спешить.

— Нет.

— Пора действовать. Покажи, что ты умеешь слушать. Это все, что нужно. Ты должен пожертвовать тем, что тебе дорого.

Ханна взялась за холодный ствол пистолета и приставила его к своему сердцу.

— Нильс, для меня это ничего не значит, я уже который раз пытаюсь тебе это объяснить. Когда ты меня нашел, я уже была мертва. Я умерла тогда, когда умер Йоханнес.

— Ханна…

Она прильнула к нему и зашептала, задевая губами его ухо:

— Мы должны показать, что слушаем. Что мы знаем о существовании других миров? — Она положила его палец на крючок. — Ты должен нажать, Нильс. Сделай это, пожалуйста, я хочу обратно, я видела, что нас ждет. Это единственное, чего я хочу. Вернуться обратно. К Йоханнесу.

— Нет.

— Тебя никто не станет подозревать. Все решат, что это самоубийство. Психически я полная развалина, твой шеф был прав. — Неожиданный смешок слетел с ее губ. — Мне нечего терять, нечего.

— Нет, я не могу.

Звуки вдруг исчезли. Нильс видел, как шевелятся ее губы, но не мог разобрать ни слова. Исчез шум ветра, непогоды и города вокруг. Осталась только тишина — он никогда даже представить не мог, что в мире существует такая тишина. Такая трогательная, что он закрыл глаза, чтобы ею насладиться.

— Здесь так тихо, — прошептал он. — Так тихо.

По телу прокатилась волна тепла, невероятного тепла, смывшего боль в спине и вернувшего ему спокойствие… Наконец-то исцеление. Может быть, Ханна права, может быть, это обещание того, что его ждет. Мир, тепло, покой. На мгновение ему показалось, что непогода стихла, снег прекратился, тучи расступились в стороны, открывая звезды прямо над ним, так, что до них можно было дотянуться рукой. Он снова взглянул на Ханну, та кричала, умоляла его о чем-то, но он ничего не слышал. Она прижала дуло пистолета к своему сердцу, и он прочитал по ее губам, по-прежнему ничего не слыша: «Сейчас, Нильс, сейчас». Он закрыл глаза. Подумал, что она права, но он не хочет ее слушать. Не может. И все-таки нажал на курок. Отдача с силой рванула руку.

Ханна дернулась. Кажется, она хромала. Нильс смотрел на нее во все глаза. Она отступила на шаг назад. Крови не было. В ту же секунду звуки прорвались в его уши и задели грохотом барабанную перепонку.

— Но…

Ханна обернулась, взглянула на запад. Солнце исчезло. Спустилась темнота.

— Нильс, у тебя получилось.

Нильс чувствовал, как у него дрожат колени. Он по-прежнему пытался найти на теле Ханны отверстие от пули и не понимал, почему из нее не хлещет кровь. Его тело тряслось в мелких судорогах. Она вытянула вперед сжатую в кулак руку и медленно раскрыла ее. На ладони лежал пистолетный магазин.