— Там есть что-то о рисунке на спине?
Нильс поискал глазами.
— Я, по крайней мере, ничего не вижу. Причина смерти не указана, но речь шла об убийстве.
— Почему?
Нильс пожал плечами:
— Может быть, у него были враги?
Она улыбнулась:
— Наверняка это Шарон его убил. За то происшествие в 1988 году.
— 1988 год… — Нильс рассуждал вслух. — Что, если молодой израильский солдат, выпустивший Таляля Амара на свободу, был…
— Людвиг Голдберг.
Нильс кивнул. Одно мгновение — кажется, впервые за сегодня, — они смотрели друг другу прямо в глаза. Ханна сказала:
— Поэтому-то итальянец и прислал отрывок из речи Амара.
Нильс промолчал.
Перила веранды покрывал тонкий слой инея, Нильс выдыхал пар, превращающийся в маленькие облачка, и наблюдал за Ханной через окно. Она сидела за столом, склонившись над картой мира. Какой у нее красивый профиль. Она была в какой-то паре метров от него, но все-таки совсем в другом мире, потому что рассматривала двенадцать торчащих из карты булавок, двенадцать маленьких отметок. Нильс вернулся мыслями к тому, о чем они говорили несколько минут назад: за каждой такой булавкой скрываются Сара Джонссон или Людвиг Голдберг. Одна история, одна судьба, одна жизнь. Радости, горести, друзья, знакомые, родственники. Каждая булавка — это отдельное повествование, в котором есть начало, середина и внезапный ужасный конец.
Крупная утка на мгновение коснулась поверхности воды, но тут же взлетела, развернулась на сто восемьдесят градусов и взяла курс на юг, прочь от ледяной зимней Скандинавии. Нильс завистливо проводил ее глазами. Он обречен оставаться здесь, он заперт в этой необозримо-большой тюрьме. Что же за психологический изъян оказался его тюремщиком? Страх? Старая травма? Он снова посмотрел на Ханну, чувствуя в глубине души, что близок к разгадке. Она прикурила новую сигарету от старой, не отводя взгляда от карты.
Он вытащил заледеневшими пальцами телефон из кармана. Сообщение от Анни: не хочет ли Нильс поучаствовать в сдаче денег на подарок Сусанне из архива, ей в четверг исполняется пятьдесят. Они собираются сброситься на тренажер или спа-выходные в Гамбурге.
Катрине в его зашифрованных контактах фигурировала как «Любимая». Он набрал ее номер. You have called Kathrine, DBB architects. [53] Он слышал это сообщение по меньшей мере тысячи раз, но все равно дослушал его сейчас до конца. I am unable to take the phone right now, but I would be very pleased if you could leave me a message. [54] В конце она добавляла по-датски: «Мамочка, если это ты, просто оставь мне сообщение».
— Катрине. Это я. — Нильс сделал глубокий вдох. — Ты же видишь, что это я звоню. Я понимаю, что ты не хочешь со мной разговаривать. Я просто хочу сказать, что то дело, над которым я сейчас работаю… в общем, мне почему-то кажется… это, конечно, звучит совершенно идиотски, но мне кажется, что я вот-вот раскрою что-то очень важное.
Нильс нажал отбой. Он был абсолютно прав: это звучало совершенно идиотски. Однако ему нечего было сказать, кроме этого.
Дело об убийстве: Владимир Жирков
— Теперь мы отправляемся в Россию. — Нильс снова сидел на полу. — А именно — в Москву. Владимир Жирков, сорок восемь лет.
— В Москву — с удовольствием, — сказала Ханна, отмечая ее булавкой на карте.
— Общественный критик и журналист.
— Я не думала, что в России разрешено что-то критиковать в общественном устройстве.
— Жирков умер 20 ноября. Из справки, написанной российским правозащитным обществом «Мемориал», следует, что он сидел в знаменитой Бутырской тюрьме в Москве.
— За что он был осужден?
Нильс помолчал, листая документы.
— Рано или поздно мы наверняка найдем что-то об этом. Его обнаружил сокамерник, Игорь Дасаев, который потом рассказал, что в тот день и вечер Жирков жаловался на боли. Дасаев позвал на помощь, м-м… Здесь множество всего: свидетели говорят, что Жирков кричал «Меня подожгли», «Я горю». Вскоре после этого была констатирована смерть. Никакого вскрытия — nо post-mortem. Конец.
Нильс сменил неудобную позу и отхлебнул кофе.
— А тут что? — спросила Ханна, указывая на страницу, на которой текст был набран такими крошечными буквами, что они почти сливались в одно целое. — Это по-английски?
Нильс кивнул.
— Почти невозможно разобрать. Газетная статья из «Москоу Таймс», от 23 октября 2003 года. Слушайте: The 23 of October 2002 is remembered for the attack… [55] — Нильс запнулся.
— В чем дело?
— Я лучше буду переводить.
— Я понимаю английский.
— Я немного стесняюсь. Перед таким-то астрофизиком.
Ханна пыталась протестовать, но Нильс не обратил на это внимания, переводя с листа:
— 23 октября 2002 года около сорока чеченских террористов во главе с Мовсаром Бараевым захватили «Театральный центр на Дубровке». Около девятисот ничего не подозревающих зрителей, ожидавших начала спектакля, внезапно оказались главными героями террористической трагедии, повергнувшей в шок всю Россию. Террористы были вооружены до зубов, среди них было много женщин в поясах смертниц. Террористы требовали немедленного выведения всех войск из Чечни. Бараев заявил о серьезности своих намерений, сказав: «Клянусь Аллахом, мы стремимся умереть больше, чем вы хотите жить». Не было никаких сомнений в том, что террористы готовы претворить свои кровавые угрозы в жизнь… В помещение театра завезли огромное количество оружия и взрывчатки. Позже при расследовании выяснилось, что в театре было как минимум сто десять килограммов тротила, в то время как двадцати килограммов хватило бы, чтобы убить всех находящихся там заложников. Российские власти были в замешательстве. Путин отказывался уступить, хотя родственники заложников все настойчивее требовали найти какой-то выход. Молодая женщина, двадцатишестилетняя Ольга Романова, смогла войти в здание, чтобы попытаться уговорить террористов отпустить детей. Вместо ответа она была расстреляна прямо на месте. В течение следующих суток часть заложников была освобождена, в переговорах участвовали многие авторитетные люди и организации: Красный Крест, Врачи без границ и известный журналист Анна Политковская. В конце концов ситуация обострилась настолько, что рано утром в субботу 26 октября 2002 года подразделение российского спецназа закачало в театр через вентиляцию большое количество усыпляющего газа на основе фентанила и начало штурм. Операция не заняла много времени, большинство находившихся внутри были усыплены газом. Террористов — и мужчин, и женщин — уничтожили выстрелами в голову, в живых не осталось ни одного. Россию этот штурм потряс. То, что на первый взгляд казалось победой, обернулось трагедией практически неслыханных масштабов. Сто двадцать девять заложников — среди них десять маленьких детей — погибли, шестьдесят девять детей в результате штурма остались сиротами. Нескольких заложников убили террористы, но большинство из них погибли от отравления газом и из-за неправильного оказания медицинской помощи в те первые минуты, когда их выносили из здания. У входов дежурили всего несколько машин «скорой помощи», многим просто не успели помочь, многие задохнулись в переполненных автобусах, на которых их везли в больницы.