— Она вам нравится? Можно ее назвать приятным человеком?
— Почему вы об этом спрашиваете? Может, вы просто подождете, пока…
Нильс перебил:
— Что вы о ней думаете?
— Да что она сделала?
— Отвечайте! Что вы о ней думаете? Она милая? Она хорошая? У нее тяжелый характер? Она хороший человек?
Медсестра на секунду обернулась на остальных коллег.
— Я не знаю. Ида довольно милая, но…
— Но?
Нильс не сводил с нее взгляда. В полной тишине она встала, забрала поднос с недоеденным куриным бедром и полосками салата и вышла.
Каннареджо, Гетто, Венеция
Накануне Томмасо нашел и опустошил солидные запасы обезболивающих в мамином шкафчике в ванной. Придя домой, он проглотил пригоршню разноцветных таблеток, не читая никаких аптечных аннотаций, и запил пилюли стаканом теплой воды. Ему вспомнился старый отцовский тест: если тебе больно смотреть вверх, значит, у тебя температура. Томмасо поднял взгляд — да, у него температура и кружится голова. Он рылся в памяти, вспоминая понедельничный брифинг в полицейском участке: начальник полиции рассказывал тогда, кто приезжает вместе с министром юстиции. Какие-то политики, имен он вспомнить не мог. Какой-то судья. Кардинал. Да кто угодно. Следующей жертвой может стать кто угодно, но этот кто угодно сидит сейчас в поезде, который прибудет на венецианский вокзал через несколько минут — в этом Томмасо не сомневался. Если только координаты верны.
Томмасо не видел солнца, лишь его отсвет за домами на Санта-Кроче. Еще немного — если датчанка права и все убийства действительно совершались на закате солнца, — и время истечет. На мгновение он пал духом. Взглянул на доску с фотографиями убитых. Это дело стало проклятием его жизни. Или благословением? Он до сих пор не понимал. Томмасо вспомнил о маме, о том, что у него в кармане так и лежат ее монеты, и о собаке, о том слегка осуждающем взгляде, который она послала ему, когда он препоручал ее неизвестной судьбе. Вспомнил — и тут же выбросил все это из головы. Ему нужно на вокзал.
В спине заломило, когда он наклонился, чтобы надеть резиновые сапоги. В самом низу лестницы он чуть не упал, поскользнувшись на гладких ступеньках, и присел ненадолго, чтобы отдышаться. Может, просто позвонить Флавио, объяснить ему все как есть, предупредить, чтобы они были начеку? Нет, слишком поздно. Он должен сделать это сам.
Королевская больница, 15.15
Новый коридор в предположительно бесконечной вселенной белых коридоров, закрытых дверей и людей в халатах.
— Простите, детское отделение? — спросил Нильс у медсестры.
— Направо, — сказала она.
— Спасибо, — бросил он на бегу.
Педиатрическое отделение, 15.18
Дети расселись полукругом в общем зале; двоих из них, которые были слишком больны, чтобы вставать, привезли в кроватях. Молодой человек в красной клетчатой рубашке сидел на крошечном стульчике, держа в руках книгу. Над ним висел плакат «Встреча с автором детской серии ужастиков».
— Как вы придумываете всех этих монстров? — успел спросить один из тонких голосков, прежде чем Нильс помешал собранию. Медсестра, сидевшая на полу и державшая на коленях девочку лет пяти, раздраженно взглянула на Нильса.
— Мария Делеран?
— У них у всех сейчас перерыв. А к детям пришел писатель.
— Это срочно. Я из полиции.
Все внимание детей было теперь приковано к Нильсу.
— Спросите, пожалуйста, на кухне.
Она откинулась назад и указала в конец коридора. Нильс бросил взгляд на часы. До 15.48 оставалось меньше получаса.
Он остановился, чтобы смахнуть слезы, сам не понимая толком, откуда взялось это переполнившее его вдруг чувство несправедливости. Детские личики ли были тому виной? Такие малыши не должны болеть, это какая-то ошибка в мироздании, после такого ты начинаешь требовать от Бога ответа на вопрос «за что». Или это из-за того, что он взялся за задачу, которую наверняка не сможет выполнить? Ханна права, у них ничего не выйдет. А может, — пронзила его новая мысль, — может, это просто проявление маниакально-депрессивного психоза? Может быть, он просто сейчас в маниакальной фазе? Нильс прислонился к стене, пытаясь восстановить дыхание. Может быть, Ханна действительно сумасшедшая, как думает Соммерстед? Но даже если и так, убийства все равно остаются настоящими. И необъяснимыми.
В конце коридора открылась дверь. Нильс заметил светловолосую женщину, которая легким шагом прошла по коридору и почти тут же исчезла из его поля зрения. Это она?
— Так, сосредоточься, — прошептал он самому себе. Дети в общем зале над чем-то смеялись, Нильс увидел в окно солнечный блик. Дети смеялись хором, их смех возвращал ему надежду. По крайней мере, он пустился бежать дальше, завернул за угол и услышал голоса медсестер, доносящиеся из кухни.
— Мария Делеран? — закричал он.
Никакого ответа, три медсестры продолжали разговор, не обращая на него внимания. Нильс достал свое полицейское удостоверение.
— Я ищу Марию Делеран.
Разговор тут же прекратился, все женщины повернулись к нему.
— Что-то случилось?
— Она на работе?
— Ее здесь нет.
Нильс разглядывал медсестер. Самая старшая из них, должно быть, знала Марию лучше всех, во всяком случае, отвечала ему именно она:
— Что-то стряслось?
— Вы уверены, что ее здесь нет?
Он сразу заметил блуждающий взгляд медсестры.
— Вы можете ей позвонить?
— Да, могу попробовать, конечно.
Она лениво поднялась. На диване из кожзаменителя остался отпечаток ее филейной части.
— Вы не могли бы поторопиться?
В ответ она сердито посмотрела на Нильса. Этакая старая матрона, явно привыкшая командовать, остальные медсестры ее заметно побаивались.
— Нам вообще-то запрещено давать кому бы то ни было номера мобильных телефонов.
— Я и не прошу мне ничего давать. Просто позвоните ей и скажите, что ее ждет полицейский, которому нужно с ней поговорить.
— Она же ушла, ее рабочий день закончился.
— Почему тогда она не отметила свой уход?
— Мы иногда об этом забываем. Что вообще случилось?
— Я все-таки попрошу вас ей позвонить. Прямо сейчас!
Надеюсь, ты не замужем, подумал Нильс, пока она набирала номер, иначе мне жаль твоего мужа. Он осмотрелся вокруг: доска для заметок, открытки, схемы, фотографии, записочки. Красивая светловолосая девушка в окружении детей стоит на фоне африканской деревни.