И при желании в чаще можно запросто затеряться.
Темная Лощина лежит в пяти милях к северу от Гринвилла, одинаково недалеко от восточного берега Лосиного острова и от двухсотгектарной заповедной чащобы в Государственном Бакстеровском парке, где пик Катадины возвышается над горизонтом в северной части Аппалачского хребта. Я чуть не решился остановиться в Гринвилле — дорога темная, вечер выдался холодный, — но знал: важнее сейчас заняться поисками Мида Пайна. Люди, близкие Билли Перде: его жена, ребенок, женщина, которая помогла его усыновить, — умерли. И умерли страшной смертью. Следовало предупредить Пайна.
Гринвилл служил воротами в Великие Северные леса. Лес поддерживал и защищал город и окружающие земли многие годы. Когда-то в городе имелся деревообрабатывающий завод, который давал работу жителям Гринвилла и его окрестностей, пока в середине семидесятых завод не закрылся, став нерентабельным. Многие тогда уехали, а те, кто остались, пытались жить за счет наплыва туристов или заниматься охотой и рыболовством. Но Гринвилл и городки поменьше, которые располагались дальше на север — Бивер-Кав, Кокаджо и Темная Лощина, — где заканчивались электролинии и начиналась настоящая глухомань, по-прежнему бедствовали. К примеру, когда гольф-клуб поднял плату с десяти до двенадцати долларов за игру, это вызвало недовольство.
Я ехал по Лили Бэй-роуд. Многие годы зимнюю дорогу использовали для завоза всего необходимого в лагеря лесорубов. Вдоль нее тянулись леса, громоздились снежные сугробы, и так до самой Темной Лощины.
Темная Лощина... Это маленький поселок — всего пара кварталов в центре да полицейский участок на самой северной окраине. Сюда заглядывают немногие из туристов и охотников, приезжающих в Гринвилл. С улиц Темной Лощины нельзя увидеть озеро — только горы и деревья. Здесь всего один мотель — «Тамара Мотор Инн». Он выглядит как реликвия из пятидесятых, высокая фронтальная арка украшена красно-зеленой неоновой вывеской. Есть еще пара сувенирных лавок, где продаются ароматические свечи и мебель, от сидения на которой на одежде остается мелкая древесная пыль; книжная лавка с маленьким кафетерием, ресторан и аптека — вот, пожалуй, и вся торговая часть городка, где кучи снега со льдом лежат в канавах и подпирают здания.
Ресторан был еще открыт. Внутри на стенах висели репродукции пейзажей и старых постеров, творения местных авторов. В одном углу виднелась фотография в рамке: паренек в военной форме рядом с пожилым мужчиной, какие-то помятые красные, белые и синие ленты вокруг, но я не стал вглядываться. Несколько местных жителей сидели за кофе и обменивались новостями, а четверка молодых парней изо всех сил корчила из себя остроумных и крутых.
Я заказал дежурный сэндвич и кружку кофе. Кофе и сэндвич оказались настолько хороши, что я почти забыл о происшествии в Бангоре. Чуть позже я спросил у официантки — ее звали Анни, — как добраться до дома Пайнов. Она объяснила. И с улыбкой добавила, что сегодня мороз, обещали снег и что дорога ужасная.
— А вы друг Мида? — поинтересовалась она. Похоже, ей хотелось поговорить. Ей, но не мне.
У официантки были рыжие волосы, алая помада, темный макияж вокруг глаз. В сочетании с естественной бледностью черты лица создавали общий эффект незаконченного детского рисунка, словно юный автор забросил рисование на половине пути.
— Нет, — сдержанно ответил я, — просто хочу с ним кое о чем поговорить.
Ее улыбка слегка потускнела:
— Ничего не случилось?.. Просто старику пришлось многое пережить на своем веку.
— Нет, — солгал я, — ничего не случилось. Мне жаль, что старине Миду пришлось хлебнуть неприятностей.
Она пожала плечами, и ее лицо снова оживила улыбка:
— Старик потерял жену несколько лет назад. Потом его племянник погиб во время войны в Персидском заливе. С тех пор Мид держится особняком. Редко здесь появляется.
Анни наклонилась над столом, и ее грудь задела мою руку, когда она забирала посуду.
— Что-нибудь еще? — задорно спросила она, как бы завершая разговор о Миде Пайне.
Не знаю, присутствовал ли в вопросе подтекст. Я решил, что нет. Жизнь здесь еще проще обычного.
— Нет, спасибо.
Она размашистым жестом вырвала листок со счетом из блокнотика.
— Тогда я вам оставлю только вот это, — Анни одарила меня еще одной улыбкой, подкладывая листок под кувшинчик со сливками. — Береги себя, приятель, — пожелала она мне на прощанье, удаляясь плавной походкой.
— Постараюсь, — бросил я ей вслед, почувствовав некоторое облегчение с уходом Анни.
У Мида Пайна не было телефона. По крайней мере, он отсутствовал в телефонном справочнике. Действуя с неохотой, я все же решил отложить разговор с ним до утра. За двадцать восемь долларов мне досталась комната в мотеле. Я проспал всю ночь на кровати с толстым матрасом и резным изголовьем. Проснулся только однажды — когда запах гниющих листьев и звуки от движения тяжелых разлагающихся тел, ворочающихся под ними, стали невыносимыми.
Официантка оказалась права: когда на следующее утро я вышел из мотеля, мороз полностью сковал землю, стебли травы на дорожке сделались хрупкими, словно изваянные из хрусталя. В ярком солнечном свете машины медленно двигались по главной улице, и прохожие были окутаны облачками пара, походя на паровозы.
Я оставил машину в мотеле и дошел до ресторанчика пешком. Еще с улицы я увидел, что большинство мест в зале занято. Среди присутствовавших царила атмосфера довольства от сознания принадлежности к этому кругу, от ощущения некой общности.
Официантки — Анни среди них я не заметил — порхали между столиками, как бабочки; у кассы толстый бородатый мужчина о чем-то разговаривал с хозяином ресторанчика. Я почти дошел до двери в зал когда позади меня раздался голос — мягкий, нежный, знакомый:
— Чарли?..
Я обернулся. И немедленно прошлое хлынуло в мое сознание, вытесняя то, чем я жил эти годы.
Лорна Дженнингс была на шесть лет старше меня; ее дом стоял в миле от дома моего деда. Маленького роста, гибкая, темноволосая, Лорна была необыкновенно легка, словно птица. Она носила короткую стрижку, шедшую к ее темным волосам, а чувственный рот, казалось, или только что оторвался от чужих губ, или уже приготовился для следующего поцелуя. Белоснежно-фарфоровая кожа и сине-зеленые глаза дополняли ее нежный образ.
Мужа Лорны звали Рэндал, но все его друзья обращались к нему коротко: Рэнд. Высокий, сильный, он подавал надежды в хоккее, даже пробовал играть за «Портлендских пиратов». Служа в полиции, Рэндал мечтал перейти в ФБР. Он никогда не обижал свою жену, не ударил ее ни разу, и ей казалось, что у них нормальный брак. Пока однажды он ей не рассказал о своем первом и, как он выразился, «единственном» романе. Но это случилось задолго до того, как мы с Лорной познакомились, и до того, как стали любовниками...
Я проводил тогда первое после университета лето в Мэне и планировал на досуге поглубже изучить английский. Мне исполнилось двадцать три. После старших курсов я какое-то время подрабатывал — так, ничего особенного, — потом немного попутешествовал по Западному побережью и наконец вернулся в Скарборо, чтобы провести там последнее вольное лето. Я уже послал документы в Полицейское управление Нью-Йорка и при этом пытался использовать те немногие контакты, которые остались у меня среди полицейских, тех, кто помнил моего отца. Возможно, у меня были несколько идеалистические представления: я надеялся своим поступлением в полицию смыть пятно с его имени. Вместо этого своим приходом я, скорее всего, потревожил кое-какие воспоминания у людей — взбаламутил ил, поднявшийся со дна пруда.