— Видимость была очень плохая, и дворники с трудом счищали снег с лобового стекла. Сначала я держался на тридцати милях в час, потом снизил скорость до двадцати пяти, затем — до двадцати. Вскоре передо мной простиралась лишь белая пелена, обрамленная с двух сторон силуэтами деревьев. Ели и сосны возвышались над сугробами, словно церковные шпили. Старик не проронил ни слова, сидя в неловкой позе рядом со мной. Его правая рука опиралась на приборную доску.
— Лучше бы тебе не лгать мне, Джон Барли, — угрожающе приговорил я.
Однако глаза старика казались абсолютно пустыми: взор его был обращен в глубь себя, словно у человека, которому мгновение назад вынесли смертный приговор, и при этом он точно знает, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
— Мне все равно, — обронил Барли. (Собака за его спиной заскулила.) — Когда он нас найдет, будет не важно, верите вы мне или нет.
Неожиданно футах в пятидесяти впереди нас, снег, летевший наискосок перед машиной, начал выделывать всякие штучки с перспективой. Мне привиделось что-то, похожее на свет фар. Когда мы проехали еще немного вперед, во мгле проступили силуэты двух машин, перегородивших нам путь. Позади нас тоже замерцали фары, но еще в отдалении. И стоило мне резко двинуться вперед, они сразу исчезли. Зато их свет отражался теперь от деревьев справа от меня. Тогда я понял, что задняя машина свернула на боковую дорогу и остановилась, отрезав нам обратный путь.
Я замедлил ход футов за двадцать до стоявших впереди машины.
Что происходит? — спросил старик. — Может, авария?
— Может быть...
Три фигуры, темневшие на фоне снега и горящих фар, двинулись к нам. Что-то показалось мне знакомым в средней из фигур особенно в том, как она двигалась: малый рост, плащ, болтавшийся внакидку на плечах, торчавшая из-под него правая рука на перевязи. Свет моих фар выхватил из темноты следы швов на лице, наложенных на раны во лбу, и безобразный изгиб заячьей губы.
Мифлин криво улыбнулся. Я уже одной рукой нащупал ключи от наручников, а другой вытащил из кобуры свой «Смит-Вессон». Старик рядом со мной почувствовал, что у нас неприятности, и начал громко ныть, показывая на наручники:
— Освободи меня! Освободи меня!
С заднего сиденья раздался лай собаки. Я сунул ключи старику, и он сумел освободить свою руку, в то время как я развернул машину и нажал на газ, держа пушку у колена. Мы врезались в машину, закрывавшую нам путь назад. Послышался скрежет металла и звон разбитого стекла. От столкновения ремни натянулись, и нас кинуло на ветровое стекло. Собака пролетела между передними сиденьями и взвизгнула, ударившись о приборную панель.
Теперь пять силуэтов двигались сквозь снег навстречу нам, и я услышал, как позади нас тоже щелкнула дверь машины. Я запустил мотор и собирался снова нажать на газ, но «мустанг» вдруг вырубился. Наступила тишина. Я откинулся назад, чтобы повернуть ключ в замке зажигания, а старик уже лихорадочно дергал свою дверь. Собака у его колен суетилась в проходе. Я протянул руку, чтобы остановить его.
— Нет, не надо...
Ветровое стекло неожиданно лопнуло; красные и черные искры вместе с осколками стекла, похожими на звезды, наполнили машину, засыпали мне лицо и грудь, на время ослепили меня. Я успел зажмуриться. Несколько раз моргнув, я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть старика, падающего лицом на мое плечо. Труп собаки лежал у него поперек груди.
Я открыл дверь, низко пригнулся и вывалился из машины. Выстрелы продолжали прошивать салон и капот; заднее стекло разлетелось вдребезги в тот момент, когда я выкатился на дорогу. Позади меня что-то вспыхнуло и волна горячего воздуха толкнула в спину. Какой-то человек в темной летной куртке с выражением изумления на лице и кровью на щеке сделал пируэт вполоборота на снегу и упал на землю в десяти футах от меня. Я обернулся, чтобы взглянуть на место столкновения «мустанга» с «неоном», и разглядел тело второго мужчины, зажатое прямо между водительской дверью и корпусом «доджа»: его раздавило при столкновении — в это время он выбирался из машины.
Я бросился к краю дороги, съехал вниз по склону и пустился бежать в сторону леса. Над моей головой свистели пули, они врезались в землю, взрывая снег и разбрасывая вокруг грязь. За спиной у меня раздавались чьи-то вопли и злобные крики, но я уже очутился среди деревьев. Под моими ногами хрустели сухие прутья, ветви царапали лицо, я спотыкался о переплетенные корни. Лучи фонаря пробились сквозь ночь, и в чащу донеслась частая дробь автомата, пославшего очередь сквозь ветви и листья справа надо мной. Я бежал и чувствовал, как еще теплая кровь старика стекает и капает с моего лица, даже ощущал вкус ее во рту.
Я бежал, не останавливаясь, и сжимал в руке пистолет; воздух с тяжелым хрипами вырывался из моего горла. Попытка изменить направление и пробраться назад к дороге не увенчалась успехом: фонари светили прямо на меня, двигаясь то вправо, то влево и отсекая мне путь. Снег все еще падал, оседая на моих ресницах и тая на губах. Он замораживал мне руки и, попадая в глаза, слепил.
Вскоре характер местности изменился. Я наткнулся на каменный выступ, больно ударился и вывихнул лодыжку. Где скользя, где бегом я спускался по склону, пока ноги не погрузились в ледяную воду и передо мной не возникла ширь озера, в черной поверхности которого тонул зимний свет. Обратной дороги не было: огни фонарей и крики приближались. Я увидел свет вдали слева и за деревьями справа и понял, что окружен. Глубоко вздохнул, скривился от боли, потрогав лодыжку. Взял на мушку луч справа, прицелился чуть ниже и выстрелил. Послышался крик боли и звук падающего тела. Я выстрелил еще два раза наугад в людей, приближавшихся ко мне сквозь мглу, и услышал, как кто-то закричал:
— Уберите свет! Уберите свет!
Автоматный огонь буквально взрыл берег в тот момент, когда я погрузился в воду, держа «пушку» в вытянутой руке на уровне плеча. Как я и предполагал, озеро было глубоким. Несмотря на темноту, впереди виднелась цепь камней, торчавших из воды примерно в полумиле от берега, в самом узком месте водоема. Но вид этих камней стал для меня приманкой, ведущей в ловушку: футах в двадцати пяти от берега на дне обнаружился уклон; я тут же потерял равновесие и погрузился в воду, издав тихий всплеск. А едва я всплыл на поверхность, хватая ртом воздух, как по мне скользнул луч фонаря; пошарил по мне — и намертво приклеился. Я еще раз глубоко вдохнул и нырнул в тот самый момент, когда пули начали дождем сыпаться на поверхность воды. Я опускался в темную воду все глубже и глубже. Мои легкие готовы были разорваться, дикий холод уже ощущался кожей как ожог.
Потом что-то толкнуло меня в бок; по телу расползлось оцепенение, медленно перераставшее в новую пылающую боль, которая пронизывала меня до кончиков пальцев. Я извивался от боли, как пойманная на удочку рыба, а моя кровь струилась из простреленного бока в воду. Рот судорожно раскрылся, и драгоценный кислород пузырями пошел к поверхности; пистолет выскользнул из ослабевших пальцев. Я запаниковал, стал как бешеный карабкаться вверх, думая, однако, о том, чтобы не наделать шума, когда появлюсь на поверхности. Вынырнув, набрал в грудь побольше воздуха, но держал лицо над самой водой; меня всего по-прежнему пронизывала боль. Мои ноги и руки до самых кончиков пальцев потеряли чувствительность. Рана от пули горела огнем, но не так сильно, как если бы на нее попадал воздух.