— А наши потери?
— Трое убитых. Много раненых.
Рики пошевелился, слабо двигая рукой. Я чувствовал движение его тела, лежавшего на моей ноге. Лайонел Фонтено подошел ближе, постоял мгновение и выстрелил Рики в затылок. Он посмотрел на меня с нескрываемым удивлением и любопытством, затем поднял автомат и бросил его одному из своих людей.
— Теперь надо помочь раненым, идемте, — он повернулся, и, поддерживая раненную руку, пошел назад к фамильному склепу.
* * *
Я высвободил ногу из-под трупа Рики и с трудом поднялся. Сильно болели ребра. Я побрел туда, где оставил Рейчел. Зная, что у нее мой пистолет, приближался я медленно. Но в склепе Рейчел не оказалось.
Я нашел ее в пятидесяти ярдах от него, склонившуюся над молоденькой девушкой, почти ребенком. Услышав мои шаги, Рейчел схватила лежавший рядом пистолет и резко обернулась.
— Это я, осторожно. Как ты?
Она кивнула и положила пистолет на землю. Я заметил, что она прижимает руку к животу девочки.
— Как она? — спросил я, но ответ мне не понадобился. Все стало ясно, когда я взглянул на девушку через плечо Рейчел. Из раны сочилась темная, почти черная кровь. Ранение в печень. Девушка вся дрожала и скрипела зубами от боли. Шансов выжить у нее не было никаких. Вокруг нас из своих укрытий стали появляться люди. Одни рыдали, других била дрожь от пережитого потрясения. К нам бежали двое людей Фонтено с пистолетами.
— Нам нужно уходить, — я взял Рейчел за руку. — Полицейские не должны нас здесь застать.
— Я остаюсь, я не могу ее оставить.
— Рейчел, — позвал я. Она посмотрела на меня и поняла по моим глазам, что смерть девушки неминуема. — Мы не можем остаться.
Подбежали люди Фонтено. Один, помоложе, опустился на колени рядом с девушкой и взял ее за руку. Она стиснула его руку.
— Клара, — прошептал он. — Держись, Клара, держись.
— Рейчел, прошу, идем, — повторил я.
Она взяла руку молодого человека и приложила к ране на животе. Девушка вскрикнула.
— Держите так руку, пока не приедут врачи, — велела ему Рейчел.
Она подняла пистолет и протянула мне. Я поставил его на предохранитель и вернул в кобуру. Мы поторопились покинуть место бойни и шли, пока крики не приглушило расстояние, тогда я остановился, и она прижалась ко мне. Я обнял ее и поцеловал в макушку, вдыхая запах ее волос. Она сжала меня еще сильнее, и я охнул от боли в ребрах.
— Ты ранен? — сразу же отстранилась она.
— Получил по ребрам, только и всего. Ты сделала для этой девочки все, что могла, — я взял в ладони ее лицо.
Она кивнула, но губы ее дрожали. Для нее спасение девушки имело более глубокий смысл.
— Я убила человека, — сказала она.
— Он бы убил нас обоих. У тебя не оставалось выбора. Если бы ты не выстрелила первой, то была бы сейчас на его месте. И я бы, возможно, тоже был покойник.
Конечно, все мои слова были правдой, но пока ее это не могло утешить. Она плакала, а я крепко прижимал ее к себе, не обращая внимания на боль в ребрах, которая не шла ни в какое сравнение с ее душевными муками.
Много лет я ни с кем не говорил о Папаше Хелмсе до того вечера, когда, рассказывая Рейчел о прошлом, упомянул его. Мне не приходилось встречать человека безобразнее Папаши Хелмса. С конца шестидесятых до начала восьмидесятых в его подчинении находилась большая часть Портленда. Он строил свою неприметную для постороннего глаза империю постепенно, сначала занимаясь грабежом винных складов, а затем постепенно сосредоточив в своих руках торговлю наркотиками в трех штатах.
Папаша Хелмс весил никаких не меньше трехсот фунтов, а болезнь кожи оставила на его туше бугры, особенно заметные на лице и руках. Они имели темно-красный цвет и вместе создавали вид искажающей черты чешуи, так что Папаша Хелмс виделся окружающим словно сквозь красный туман. Он всегда носил костюмы-тройки и постоянно курил сигары на манер Уинстона Черчилля. Так что о приближении Папаши Хелмса становилось известно раньше его появления. И у кого хватало мозгов, тот успевал убраться с его пути подобру-поздорову.
Подлость и низость этого человека дополнялись уродством. Если бы не ум, озлобленность и склонность к насилию, он, может быть, жил бы себе в маленьком домишке где-нибудь в лесу и продавал бы елки на Рождество. Но его безобразие, казалось, было отражением духовной и нравственной порчи, той внутренней гнили, по сравнению с которой уродство кожи не казалось таким уж чудовищным. В нем жила ярость, бешеная злоба, обращенная на окружающий мир.
Мой дед, знавший Папашу Хелмса с юных лет, умел чувствовать переживания других. Будучи помощником шерифа, он заметил, что даже преступники, которых ему приходилось арестовывать, не видели в этом человеке ничего, кроме злой силы.
— Я раньше думал, что он такой из-за своего уродства, — сказал мне как-то дед. — Мне казалось, он ведет себя так, потому что безобразный и старается всем за это отомстить, — он сидел на веранде своего дома, где жила бабушка и мы с мамой после смерти отца. У его ног свернулся бассет-хаунд Док, названный в честь певца Дока Уотсона, потому что дедушке нравилась его песня «Альберта». Собака спала глубоким сном, время, от времени повизгивая, наверное, снились ему какие-то собачьи радости.
Дедушка отхлебнул из синей кружки кофе и поставил ее у ног. Док заворочался, сонно приоткрыл один глаз и, убедившись, что ничего интересного он не пропустил, снова вернулся к своим приятным сновидениям.
— Но оказалось, что дело не в этом, — продолжал дедушка. — С Папашей Хелмсом что-то не так, но я не пойму, что именно. Интересно, кем бы он стал, если бы не был такой жуткой образиной. Он мог бы стать и президентом Соединенных Штатов, если бы захотел и если бы люди смогли выносить его вид. Но Джон Кеннеди из него бы не получился. Он больше походил бы на Сталина, чем на Кеннеди. Тебе следует держаться от него подальше. Вчера ты получил суровый урок, жестокий урок от жестокого человека.
Я приехал из Нью-Йорка и считал себя крутым парнем, а еще очень сообразительным и шустрым и не сомневался, что в таком захолустье смогу справиться со всеми, если до того дойдет дело. Но я ошибся. Папаша Хелмс заставил меня это понять.
И вместе со мной урок получил Кларенс Джонс. Он жил с пьяницей отцом возле нынешней Молл-роуд. Кларенс был хорошим парнем, но умом не блистал. Таких ребят легко подбить на любые проделки. Мы дружили с ним год. Вместе стреляли из его духового ружья, в тягучие летние дни попивали пиво, позаимствованное из запасов его старика. Мы устали от безделья и всем доказывали это, даже Папаше Хелмсу.
Он купил старый захудалый бар на Конгресс-стрит и медленно переоборудовал его, чтобы превратить в первоклассное заведение. Но это было еще до возрождения портового района, до того, как там появились разные магазины и бары, где приезжающим толпами туристам свободно подают выпивку. Очень может быть, что Папаша чувствовал скорые преобразования и в преддверии грядущих перемен сменил окна в баре, заново перекрыл крышу и привез обстановку из какой-то старой церкви Белфаста.