— Это общество можно назвать как угодно, только не почетной должностью. Стейнер еще очень полезен в стратегических ведомствах, связанных с обороной и нефтью.
— В качестве кого?
— Он их охраняет. Но средствами, отличающимися от тех, которыми распоряжался прежде.
Установилось молчание.
— Почему кто-то решил встретиться с нами, специалистами из отдела происшествий, в связи с этим Стейнером?
Вопрос молодой женщины вызвал реакцию обоих ее собеседников.
Лицо Дюссо просветлело от столь невероятной непосредственности.
Ружар, напротив, нахмурился. Эта маленькая дурочка даже не понимает, что почти назвала их источник информации, болтливый и добровольный. Кстати, за кого она себя принимает? «С нами? Специалистами?» Какая ты, к черту, специалистка?!
— Это действительно странно. Насколько мне известно, Стейнер по возможности держится на расстоянии от уголовщины. — Пенсионер взглянул на часы. — К величайшему моему сожалению, вынужден вас покинуть.
Он сделал знак метрдотелю, и тот незамедлительно принес счет. Ресторан опустел, почти везде уже накрыли для приема вечерних посетителей. Только их стол все еще сопротивлялся чопорному порядку заведения.
Несколько минут спустя трое сотрапезников оказались на улице напротив Дома инвалидов. Дюссо поцеловал Амель руку и отвел Ружара в сторону. Он говорил тихо, взвешивая каждое слово:
— «Бассейн» переживает тяжелый период… — Никто уже не называл так службу внешней разведки, кроме его ветеранов. Это название объяснялось тем, что штаб-квартира управления располагается вблизи водного стадиона на бульваре Мортье. — Идет война группировок.
— Каких группировок?
Дюссо немного отодвинулся от журналиста и на миг возвел глаза к небу — верхушка власти.
— Не так давно руководитель службы внешней разведки приблизил к себе некоего Монтану и отдалил остальных. У этого Монтаны дурная репутация. Он бандит, манипулятор. Я ни минуты не сомневаюсь, что его приход связан с грядущими событиями. Так что будь осторожен… — Старик кивнул в сторону Амель. — Будьте осторожны. Если твоя история со Стейнером как-то связана с их возней, о чем я, как ты понимаешь, ничего не знаю, тогда, возможно, очень скоро тебе покажется, что твои бородатые друзья совершенно безвредны…
Амель опаздывала. Ружар сильно задержал ее, затеяв обсуждение встречи с Дюссо. Она запыхалась и, чтобы перевести дух, остановилась на пороге бара, сбитая с толку его голубоватым светом, резко отличающимся от пошло сверкающей классической галереи отеля «Плаза Атене». От роскоши заведения ей стало немного не по себе.
К молодой женщине услужливо приблизился официант. Соломенный блондин, в строгом черном кителе, с очень бледной в холодном освещении кожей, оглядел ее с головы до ног:
— Добрый вечер, мадемуазель… Столик… Или лучше бар.
— У меня здесь встреча.
— С молодым человеком?
Амель кивнула.
— Я думаю, он вас ждет. Идемте.
При ее приближении Сервье встал и пожал ее дрожащую руку. Он сразу сообщил, что воспользовался ее опозданием, чтобы поработать, и указал на мобильный телефон и электронную записную книжку, лежащие на столе между двумя стопками документов:
— Мой кабинет. — По лицу его пробежала гримаса самоиронии. — Выпьете чего-нибудь?
— Не знаю.
— Хотите, дам совет? Попробуйте «Роз Руаяль». Шампанское со свежевыжатым малиновым соком. Рецепт заведения. Прекрасная вещь.
— Почему бы и нет?
Жан-Лу добавил в заказ еще одну порцию виски и отпустил официанта.
Амель сидела в напряжении, держа сумку на коленях. Она все еще не пришла в себя и до сих пор не сняла пальто.
— Тяжелый день?
— Наоборот, скорее интересный.
— Работа?
— Да.
— Я так и не знаю, чем вы занимаетесь.
— Верно, простите. — Амель внезапно вернулась к реальности. — Я журналистка, и сейчас мы… — Она замялась, раздираемая желанием рассказать и обещанием хранить молчание. — Я работаю над темой, о которой не слишком могу распространяться.
— Значит, и не говорите. Но похоже, вам нравится.
Она кивнула.
— Ружар считает, что… — Она прикусила язык.
— Коллега, полагаю?
— Очень известный журналист, я с ним работаю. Мне неловко, что я развела такую таинственность.
Принесли их заказ. Жан-Лу поднял стакан:
— За странствующие бумажники.
Журналистка последовала его примеру.
— Еще раз спасибо. И извините за понедельник. Просто я… Мне бы не хотелось, чтобы мое поведение было неверно понято. — Хотя сегодня вечером…
Амель опустила глаза и сделала два глотка шампанского:
— А что в этой жизни делаете вы?
— Я консультант. Мне платят за то, что я курирую молодые, только что появившиеся компании в секторе новейших технологий. И помогаю им встать на ноги. Очень банально.
— Но, судя по всему, вы много путешествуете.
— Это не так занимательно, как может показаться. Со временем все эти переезды становятся однообразными и утомительными. Как ни странно, особое неудобство вызывает не большая разница во времени, а накопление небольших временных сдвигов. В конце концов засыпаешь где попало, все пересадки похожи одна на другую, и складывается впечатление, будто все время пересекаешь одну и ту же страну, огромную, точно бесконечный терминал безликого аэропорта.
— Зато вы, наверное, встречаете массу народу. Ведь это же хорошо.
Сервье с улыбкой посмотрел на свою собеседницу:
— Верно, я встречаюсь со многими людьми, но знакомлюсь лишь с некоторыми из них.
— Как это?
— Узнать людей сложно, не так ли? Я хочу сказать, узнать по-настоящему. Даже очень общительные люди постоянно стараются скрыть свои мысли, свои маленькие недостатки, свои постыдные секреты, подлинные побуждения, верования. А ведь это главное, что следовало бы знать. Поскольку в один прекрасный день подобные вещи неожиданно всплывают на поверхность, и тот или та, кто находится перед вами, оказывается совершеннейшим незнакомцем.
— Каждый имеет право на свой внутренний мир.
— Может быть, лишь попав в этот мир, можно по-настоящему встретить кого-то? Большая редкость, будь ты великим путешественником или нет.
Они молча выпили.
— Вы легко делитесь своими сокровенными мыслями? — Амель не спускала глаз с Сервье.
— Я думаю, не более чем все остальные. — Он тоже взглянул на нее — без вызова, но и без ложной многозначительности. — Но я бы очень хотел однажды сделать это.