— Подходит?
— Смотри.
С явным удовлетворением Ксентини несколько раз повторил операцию для своего напарника.
— Подходит. Когда закончим делать врезки, надо будет как следует почистить и смазать трубы.
— А они не лопнут?
— Не волнуйся, приятель. Сталистый чугун достаточно прочен, чтобы выдержать переливку, особенно тот, что уже побывал под землей и подвергся внешнему давлению почвы. К тому же начальный заряд не должен быть слишком мощным, чтобы протолкнуть цилиндр.
Фарез в последний раз скептически оглядел трубы и поспешил вслед за Камелем.
Несмотря на слепящий свет, нимбом окружающий голову палача, Джафар по-прежнему глядел на него с вызовом. Он только опускал глаза несколько чаще, чем во время двух первых разговоров: двух долгих сеансов по три часа каждый, прерванных лишь один раз, когда Линкс дал Сесийону поспать. Он связал его, как делал всякий раз, когда оставлял одного на длительное время, и вышел.
Пленник мгновенно погрузился в глубокий сон, завершившийся меньше чем через десять минут. Агент заставил его поверить, что прошла целая ночь. Затем очень краткая интерлюдия, за которой последовали обстоятельный допрос и вторая пауза — на несколько часов.
Другая «целая ночь», перемежающаяся пробуждениями от ледяного душа.
Мокрый насквозь Джафар дрожал от холода на своем стуле в ледяном подвале. Связанный, он вел себя относительно спокойно. Но когда пришел в сознание, отчаянно сопротивлялся. Несколько электрических разрядов умиротворили его.
Пленника и его мучителя разделял стол с принесенными Линксом тарелкой еды, отравленной наркотиком водой и документами. Сесийон мельком взглянул на картонную папку и успел прочесть свое имя и клички. В сторону еды или бутылки с жидкостью он даже не посмотрел.
Крепкий парень, на каждом допросе плюющий на него. Однако слюны становится все меньше и меньше.
— Лоран Сесийон. Родился… — Линкс опять затянул свою песню: имя, гражданское состояние, адрес, имена и адрес родителей. Учеба. Судимости. — Отличная программа.
Джафар нехотя ненадолго опустил голову, поморгал и снова заносчиво поднял подбородок.
— Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного. Аллаху поклоняются те, кто на небесах и на земле, ибо Он есть Всемогущественнейший и Всемудрейший… — Обращенный принялся бормотать отрывки из Корана.
— Ты полный неудачник, Сесийон. Бормочешь молитвы, но истина в том, что ты даже не способен правильно послужить своему новому богу. Ты, как всегда, влип.
Пленник заерзал на стуле.
— Это Он… Он изгнал из жилищ тех людей Книги, которые… не веровали. — Сесийон легонько пошевелил наручниками.
— Ты снова проиграл.
Одна нога Джафара судорожно отбивала неровный такт.
— Вы не думали, что они уйдут, а… а они думали, что их оборонительные сооружения защитят их от Бога.
— Они оказали тебе доверие, а ты… — Линкс вздохнул, — ты дал себя сцапать.
— Но Бог настиг их там, где они не ожидали. Он по… Он посеял страх в их сердцах. — Сесийон уже не смотрел агенту в лицо.
— Ты ничтожество.
Рука пленника машинально сжималась в кулак.
— Они собственными руками разрушили… свои жилища с помощью верующих.
— Полное ничтожество.
На какое-то мгновение обращенному удалось привстать вместе со стулом. Он снизу вверх смотрел на Линкса, речь его становилась все быстрее:
— Пусть это послужит вам уроком.
— Лузер. [137]
— Если бы… — Дальше он стал рубить слова точно топором. — Если… если бы Бог не… не приказал их… их изгнать…
— Неудачник. Как, должно быть, довольна твоя мать, что избавилась от тебя.
При упоминании о матери Джафар рванулся вперед и свернул все, что было на столе. Линкс отпрянул, перескочил через спинку стула и ткнул своего растянувшегося во всю длину пленника электрической дубинкой между лопаток, чтобы вывести его из строя. Только после второго, более продолжительного удара током обращенный зарычал. Агент толчком вернул его в сидячее положение и послал ему короткий третий разряд, в грудь.
В полубессознательном состоянии Сесийон завалился вперед на колени. Он с трудом дышал.
Такая реакция обращенного не была неожиданностью. Чувство неполноценности, внушенное чувство вины — таковы были борозды, которые Линкс решил проложить, проанализировав его личное дело и результаты первой ознакомительной беседы. Упоминания о преследовавших его неудачах вызвали у Джафара реакции тревоги, гнева или обороны, очень заметные, несмотря на его попытки контролировать себя.
Агент бдительно следил за самыми незначительными движениями пленника, даже за изменением положения его тела. Он привел в порядок стол и под защитой луча своего надетого на лоб фонаря снова расположился напротив обращенного.
— Давно ты не виделся со своей семьей?
Пленник не ответил, но изо всех сил постарался выпрямиться на стуле.
— А если они умрут из-за твоих друзей? Или даже по твоей вине?
— Плевать мне на них. Они не верят в Истинного Бога. — Редкий случай, когда он вместо ответа не ограничился цитатой какой-нибудь суры Корана. Родители Сесийона были католиками и соблюдали обряды. — Я бы и сам убил их, если бы понадобилось. Они неверные. — Сколько ненависти в светлых глазах.
— Тогда почему ты этого до сих пор не сделал?
Обращенный посмотрел в сторону.
— И брата тоже убил бы?
— Тоже. Он только этого и заслуживает.
— Ты не оставил бы им шанса прийти к истинной вере? Тебе ведь такой шанс дали.
Джафар открыл рот, хотел что-то сказать, но передумал.
— Ты строишь из себя бывалого парня, чтобы понравиться своим дружкам. Твоя вера воняет. Тебе надо постоянно доказывать им, что ты такой же, как они, даже лучше. Что ты сильнее веришь. Ведь именно так они заполучили тебя, а? Твердя тебе, что ты все понимаешь лучше, чем другие? До тех пор, пока ты кое-чего не провалил.
Обращенный опять задрожал.
— А другие мусульмане? Те, кого сторонники джихада убивают своими бомбами, что ты об этом думаешь?
— Бог никогда не убивает истинно верующих, только сообщников крещеных и евреев.
— Неужели? А разве не учит Коран, что не следует верующему убивать верующего? [138]
— По какому праву ты упоминаешь Книгу, пес?! — Сесийон прижал руки к телу, чтобы защититься от дубинки, и нервно облизывал пересохшие губы. — Мудрецы говорят, что в случае крайней необходимости можно… Что Бог простит…