Мне не терпелось получить ответы на все эти вопросы. Но, с другой стороны, я побаивалась того, что могу узнать. Интуиция мне подсказывала, что в ближайшие несколько дней жизнь Кэт превратится черт знает во что.
Редакция журнала «Глянец» занимала весь десятый этаж здания на углу Бродвея и Пятьдесят шестой улицы. Все помещения группировались вокруг большого, поделенного на отдельные боксы открытого пространства, которое у нас называли «оркестровой ямой». В боксах располагались производственный отдел, фоторедакция, художественная редакция и кабинеты нескольких младших редакторов и авторов. Раньше все это пространство занимали традиционные офисы, но Кэт примерно через полгода после того, как стала главным редактором, все переделала и оформила в стиле классической студии новостей. Вряд ли она рассчитывала, что кто-нибудь будет влетать в редакцию с криком «Срочно в номер! Гвинет Пэлтроу не выдержала эпиляции воском зоны бикини и взмолилась о пощаде!». Ничего подобного. Кэт сказала, что стремилась добиться идеального сочетания шума, энергии, зависти и сексуальной химии. Насколько я могу судить, она в этом более чем преуспела.
В понедельник утром, в начале десятого, когда я ввалилась в редакцию с булочкой и большим бумажным стаканом кофе, в «оркестровой яме» практически никого не было. Только фоторедактор сидел за своим столом в черной рубашке с кружевными оборками и листал журнал да слышно было, как боксах в восьми от него кто-то из производственного отдела открывает окно. В «Глянце» вообще редко кто приходит на работу раньше десяти, но я полагала — и, как выяснилось, ошибочно, — что именно сегодня народ соберется пораньше, чтобы узнать подробности о смерти на Девяносто первой улице. Кабинет Кэт, одна из стен которого представляет собой сплошное окно, находится в дальней части «ямы»: сейчас в нем было темно.
Я повернула налево и зашагала к своему кабинету по длинному главному коридору. Я не ожидала увидеть кого-нибудь еще, поэтому когда, проходя мимо ниши, где стоял ксерокс, вдруг увидела Кипа, вздрогнула от неожиданности. Кип — это Киппинджер, заместитель редактора, он снимал копию с какой-то книги. Кип примерно моих лет, до того как Кэт переманила его в «Глянец», он работал продюсером в передаче «Доброе утро, Америка». У нас он возглавлял отдел публикаций. По образованию ему следовало бы работать в журнале, на телевидение он забрел только временно. Кажется, он занимался в основном темами, касающимися болезней, например, синдрома раздраженного кишечника, хотя по его манере говорить можно было подумать, что он курирует репортажи из зоны военного конфликта. Его появление в «Глянце» вызвало большой шум, потому что он оказался единственным мужчиной нормальной ориентации (то, что в пригороде у него жена и двое детей, значения не имело), и все решили, что он невероятно привлекателен — рыжие волосы, молочно-белая кожа, усыпанная веснушками, голубые глаза. Кажется, никто, кроме меня, не замечал, что у него непропорционально маленькая голова. На мой взгляд, он заносчивый и самодовольный, и это отражается на его работе. Например, в статье про секс, которую редактировал, он предложил читательницам сделать мужчине комплимент в постели такой фразой: «А у тебя есть разрешение на ношение этой штуки?» К счастью, потому что я работаю в «Глянце» давно, мои статьи по-прежнему редактирует Полли, ответственный редактор.
— Доброе утро, — поздоровалась я.
— Что-то мы сегодня рановато.
Замечание Кипа прозвучало не слишком любезно, к тому же это была одна из тех пассивно-агрессивных фразочек, на которые непонятно как реагировать.
— То же самое я могу сказать и о тебе.
— Ты слышала новость?
— Ты имеешь в виду смерть няньки Кэт?
— Да. Ты не знаешь, что там стряслось?
Кип наморщил веснушчатый лоб с таким видом, будто боялся, как бы эта смерть не испортила ему весь день.
— Про это есть в газетах. — Я кивнула на две свернутые газеты, торчащие из моей сумки. — Я как раз собираюсь сесть и прочитать, что там пишут.
Не дав Кипу времени сказать еще что-нибудь, я прошмыгнула мимо него и быстро пошла дальше.
Я повернула еще раз и оказалась в той части этажа, которая была оформлена в более традиционном стиле. Здесь располагались отделы моды и красоты, а также кабинеты старших редакторов. Пятачок, на котором находился мой кабинет, занимала когда-то маленькая справочная библиотека. Но когда «Глянец» переродился в живой современный женский журнал, пишущий о том, что происходит прямо сейчас, необходимость в многочисленных томах «Гида по периодической литературе» отпала, и справочники убрали на хранение. Моя комнатка была размером примерно два метра на три, окно выходило на вентиляционную шахту, из него, правда, был виден и Бродвей, но не лучшим образом. Однако мне нравилось, что кабинет маленький и уютный, как кокон, и что он находится на отшибе. Да и вообще как внештатный сотрудник я могла бы и вовсе его не получить.
Войдя в кабинет, я бросила кожаную куртку и сумку на стоящий в углу стул и сняла крышку со стаканчика с кофе. Затем села за стол и развернула две нью-йоркские газеты, которые купила по дороге в киоске.
«Загадочная смерть няньки медиазвезды». Это было в «Дейли ньюс». Заголовок располагался на самом верху, как транспарант, во всю ширину страницы. В свою очередь, газета «Нью-Йорк пост» отвела происшествию в доме Кэт целую страницу и заголовок дала куда более возмутительный: «Няня найдена мертвой в подвале дома главного редактора крупного журнала». Ниже был помещен снимок Кэт, бегущей по улице с совершенно измученным видом. Судя по тому, что снимок был по меньшей мере годичной давности, его взяли из фотоархива, но можно было подумать, что корреспондент «Пост» застукал Кэт, когда та убегала из полицейского участка.
В обеих газетах, уже не на первой странице, было продолжение, но с весьма скудными подробностями, в обеих статьях намекали на передозировку наркотиков. Наткнувшись на несколько клишированных фраз типа «Миссис Джонс глубоко опечалена» и высказываний «представителей по связям с прессой», я поняла, что после моего ухода пиарщицы потрудились вовсю. В обеих газетах были помещены фотографии дома Джонсов, а в «Дейли ньюс» была еще и парадная фотография Кэт. На этом снимке у нее был довольно сексапильный вид, волосы выглядели, как никогда, светлыми и пышными, а губы неправдоподобно пухлыми. В самом сочетании парадной фотографии со статьей о смерти было нечто кощунственное. С таким же успехом можно было бы дать заголовок «Моя нянька только что умерла, но я не прочь потрахаться».
Судя по тому, что писали в газетах, после моего ухода от Кэт ничего существенного обнаружено не было, а если и было, то с прессой этой информацией пока не поделились. Со мной тоже.
Накануне вечером я долго бродила по Ист-Виллидж и вернулась домой около пяти часов. Я была на взводе от выпитого кофе и вдруг почувствовала непреодолимую потребность с кем-нибудь пообщаться. Я начала обзванивать знакомых, но минут через пятнадцать мне стало ясно, что, поскольку я заранее ни с кем не договорилась, вытащить никого не удастся. Даже Лэндон, мой семидесятилетний сосед, часто служивший мне палочкой-выручалочкой, куда-то подевался. Обычно я заранее расписываю воскресный вечер, ко на этот раз по глупости ничего не запланировала, надеясь, что Кайл проснется в воскресенье утром в моей постели и не захочет со мной расстаться до следующего утра. Сидя у телефона, я представила, как он швартуется где-нибудь на Лонг-Айленде и с последними лучами заката трахает какую-нибудь девицу на Палубе своей яхты.