Официант принес паэлью, и мы приступили к еде. Джек воспользовался случаем и засыпал меня вопросами: откуда я родом, что привело меня в Нью-Йорк, как получилось, что я стала писать именно такие статьи, какие пишу? Сначала я отвечала кратко и поверхностно, стараясь, чтобы наша встреча выглядела как интервью, но в конце концов сдалась. Во-первых, вино немного притупило мою бдительность, а во-вторых, Джек оказался очень хорошим слушателем. Рассказывая об одной из ступеней моей карьеры, я упомянула, что была замужем и развелась. На некоторых мужчин это известие действует как мокрое одеяло, то есть гасит малейшую искру энтузиазма в самом зародыше, но Джека Херлихи оно, похоже, не очень тронуло. Обстановка осложнилась: откуда-то из глубины ресторана вышел ансамбль, музыканты стали исполнять серенады, останавливаясь поочередно перед каждым столиком. Возле нашего стола они задержались на целую песню. Они пели по-испански, и я ничего не понимала, но слово amor повторялось, наверное, раз семьдесят пять. Я с ужасом почувствовала, что краснею. Оставалось только надеяться, что в ресторане не так светло, чтобы Джек это заметил.
Официант спросил, будем ли мы пить кофе. Только из вежливости я сказала, что буду. Но на самом деле мне хотелось убраться из ресторана как можно скорее, пока положение не стало катастрофическим. Я проглотила кофе едва ли не залпом и, бросив ошеломленный взгляд на часы, объявила, что мне пора домой, что мне нужно еще успеть немного поработать перед сном. Я предложила платить счет за обед пополам, но Джек отказался и целиком взял его на себя. Мы вышли из ресторана и не спеша пошли в сторону перекрестка Томпсон-стрит и Вашингтон-сквер.
— Я провожу вас до дома, — предложил Джек. Я запротестовала:
— Нет-нет, в этом нет необходимости. Вам не по пути, кроме того, я собиралась по дороге заскочить в магазин за продуктами.
Я понимала, что отталкиваю его, можно сказать, отфутболиваю, но не видела для себя другого выхода. Джек посмотрел на меня немного озадаченно, чуть прищурив глаза, как будто пытался понять, что со мной происходит: то ли я застеснялась, то ли просто даю ему от ворот поворот. Но его неуверенность быстро сменилась добродушной решимостью, его взгляд словно говорил: «Ага, так ты действительно меня отшиваешь. Что ж, я слишком хорошо воспитан, чтобы изображать обиженного». И он протянул мне руку, чтобы попрощаться.
— Спасибо, что продолжили знакомить меня с вашим районом. Ресторан мне очень понравился.
И тут мой рот вдруг открылся, и из него вырвалось нечто такое, чего я сама никак не ожидала услышать.
— Если в эти выходные вы будете в городе, я могу устроить вам небольшую экскурсию, — прочирикала я, как воробышек.
— Конечно. — Кажется, он мне не очень поверил. — Созвонимся на неделе.
Джек повернул на запад и пошел по Вашингтон-сквер. Полы его пиджака развевались точь-в-точь как в прошлый раз — полы блейзера. Я смотрела ему вслед и думала, не сошла ли я с ума, если так легко отпускаю такого мужчину. Наверное, после развода у меня атрофировалась способность правильно расшифровывать послания моего сердца и либидо. На какое-то мгновение у меня даже возникло желание броситься за Джеком вдогонку, схватить его за полы пиджака и предложить зайти ко мне выпить по рюмочке на ночь. Правда, я тут же передумала и пошла в другую сторону.
Ночь была теплой, какой-то нежной, я бы с удовольствием просто прогулялась не спеша, но вместо этого помчалась домой, по дороге лишь на пару минут заскочив в кафе на Юниверсити-плейс за стаканом кофе навынос. И вдруг почувствовала себя как-то странно. Отчасти злилась на себя за то, что, когда дело касается любви, я начинаю вести себя как идиотка. Но в основном это было возникшее у меня еще в ресторане ощущение какого-то внутреннего толчка. Казалось, в мой мозг кто-то или что-то стучится. Как будто я что-то забыла, а теперь оно медленно всплывает из глубин моего подсознания, пытаясь пробиться в сознание. При этом я начала понимать, что это нечто имеет отношение к Кэт, а не к Марки. Вот почему мне хотелось поскорее добраться до квартиры и перечитать записи.
На автоответчике сообщений не появилось, но в мое отсутствие было два пустых звонка, номер, как всегда, не определился. Я задумалась, какой вообще смысл в этих звонках? Конечно, когда кто-то звонит и бросает трубку, это меня нервирует, но дальше-то дело не пошло, например, звонивший не пыхтел в трубку, не бормотал угрозы. Возможно, цель звонков не запугать меня, а отследить мои передвижения.
Я взяла блокнот, кофе и вышла на балкон. Он освещался только настенным светильником в виде фонаря, но света хватало, чтобы читать. Я начала с первой страницы, озаглавленной «Смерть няни». Забавно, что я выбрала именно это название, хотя знала, что намеченной жертвой убийцы была Кэт. Я просматривала страницу за страницей, но в мозгу ничего не щелкало. Смутное беспокойство, не дававшее мне покоя, все нарастало, это было похоже на то, как тряпка, пропитываясь водой, становится все тяжелее и тяжелее. Я стала вспоминать разговор с Джеком и поняла, что это чувство возникло у меня в тот момент, когда Джек заговорил об отвлечении внимания. Может быть, все дело в том, что этот случай был классическим примером отвлечения внимания? Используя яд, убийца попытался создать у всех впечатление, что это убийство — часть общего заговора против редакторов женских журналов, тогда как на самом деле его мишенью была Кэт и только Кэт?
Я закрыла блокнот и откинулась на спинку белого балконного кресла из гнутых металлических прутьев. Воздух был совершенно прозрачным, с балкона открывался великолепный вид, но было в этой красоте нечто фальшивое, словно пейзаж был не настоящим, а нарисованным на театральном заднике: темно-синее с чернильным оттенком небо казалось раскрашенным, несколько маленьких звездочек на нем напоминали дырочки от булавок, отдельные светящиеся окна на темных силуэтах зданий были разбросаны как-то уж, чересчур хаотично и потому казались результатом продуманной работы театрального художника.
В одиннадцать часов я легла и поставила в видеомагнитофон кассету с фильмом «Свидетель». Поскольку я видела этот фильм раз сто, у меня была надежда, что я засну просто от скуки. Так и случилось, я уснула еще до того, как Харрисон Форд приехал в Ланкастер.
Однако в начале четвертого я проснулась. Казалось, меня разбудил какой-то шум, и, похоже, доносился он из гостиной. Я встала, выключила телевизор, который к этому времени уже ничего не показывал, кроме ярко-голубого экрана, и быстро осмотрела гостиную, не упустив и дверь на балкон. Ничего. Забираясь обратно в постель, я поняла, что мне снился сон, точнее, кошмар, связанный с Хайди. Мне снилось, что Хайди жива, что я вхожу в ее квартиру, а она стоит посреди комнаты с зеленым махровым полотенцем на шее, как будто собирается на пляж. Я хотела было заговорить с ней, но прежде, чем я успела сказать хоть слово, она раздраженно замотала головой. Это все, что мне удалось вспомнить.
Я приподнялась на локте и устроилась полусидя-полулежа, опираясь на спинку кровати. Несколько минут я оставалась в таком положении, светящиеся цифры на табло электронных часов показывали сначала 3:16, потом 3:17, потом 3:18. И вдруг меня осенило — открытие явилось мне на волне страха. Я поняла, что именно стучалось в мое сознание весь вечер и почему мне приснилась Хайди.