– Баджанийцы никогда не имели дел ни с Востоком, ни с Западом, – сказал герцог, обращаясь к аль-Мули. – А сейчас почему изменили политику?
– К сожалению, начались новые времена. Желал бы я, чтобы все было по-другому, но необходимость не позволяет моему народу в бездействии смотреть, как…
– Потому что этот глупец Малах душит вас, закрыв для вас элгарские порты, да? – сказал герцог, завершая его мысль. – Вдобавок союз с Алор-Сатаром защищает вас от притязаний Синкара на севере.
Раид аль-Мули слегка поклонился герцогу:
– Много лет подряд до меня доходили слухи, что великий герцог – человек весьма прозорливый. Вы совершенно правильно оцениваете наше непростое положение.
– При всем к вам уважении, – продолжал герцог, – проблемы Баджании не наши проблемы. Союзники вы или нет – ничего здесь не меняет. Я понимаю мотивы калифара. Если он не может импортировать продукты питания с Запада, его народ голодает. Я согласен, что решение Малаха – глупое решение. Вам приходится теперь вместо импорта закупать продовольствие у элгарцев по тем ценам, которые они назначат. Все упирается в деньги… как всегда, впрочем. – Он повернулся к брату. – Но почему мы идем на это безумие? Наша-то страна не блокирована.
– Безумие? – негромко повторил Дурен, оторвав взгляд от вида за балконной дверью.
– Именно, Карас… безумие. Ты слышал, что я сказал.
– В течение месяца мы можем высадить сто тысяч человек в Стермарке, Эндероне и Толанде и раздавить Малаха с обоих флангов. Этого даже дед сделать не мог, – сказал Дурен, глядя на портрет, висевший над камином.
– Даже если предположить, что совет на это согласится, это все равно не ответ на мой вопрос: зачем?
– Затем, что при едином правлении мы сможем навести порядок…
Герцог с отвращением затряс головой, наклонился вперед и начал говорить страстно, но очень тихо, так что Раид аль-Мули, и без того чувствовавший себя неловко, деликатно удалился на балкон, чтобы не мешать беседе братьев.
– Послушай, что я скажу, Карас, – сказал герцог. – Наш отец умер уже почти сорок лет тому назад. Тебе не нужно ничего никому доказывать. Не к чему. Я никогда не обижался из-за того, что он назначил тебя наследником трона, – да и Джонас тоже. Ты правишь вполне самостоятельно. Алор-Сатар – самое могущественное государство Востока. Оставь эти затеи. Ни к чему все это.
– Я не пытаюсь ничего доказать, что бы ты ни думал, – примирительно сказал Дурен. – Мир находится в состоянии хаоса, Кайн. Синкар непрерывно воюет с Фелизой. Сибийцы и мирдианцы ни на день не прекращали боевых действий со дня нашего рождения. Путешествовать из одной страны в другую в лучшем случае рискованно, потому что дороги очень опасны, а правительства – совершенные ничтожества. Они не в состоянии даже сесть за стол переговоров и спокойно выработать соглашение о торговле, не затеяв драку. Мы могли бы навести порядок…
– Порядок? Снова за старое, да? Ты ничуть не изменился. Почему ты не можешь успокоиться? Я-то надеялся, что хоть ошибки прошлого тебя чему-то научили.
– Ты ошибаешься, брат. Я изменился – гораздо сильнее, чем ты можешь себе представить. Что бы ты ни думал, можешь мне поверить – я не тот человек, каким был тридцать лет тому назад или даже в прошлом году, коли на то пошло.
Герцог покачал головой, тяжело поднялся со стула и пошел к двери.
– Я в этом участвовать не собираюсь, – сказал он.
– Кайн, уверяю тебя, на этот раз мы не проиграем, – сказал Дурен, поднявшись. – Это невозможно.
– Сделай одолжение, объясни, почему на этот раз все будет не так, как в прошлый? – усталым голосом спросил герцог.
– На этот раз, – объяснил Дурен, подходя к нему поближе, – я обладаю таким могуществом, против которого ни одна армия не устоит.
– Что ты имеешь в виду, Карас?
Дурену не терпелось убедить старшего брата в существовании новых возможностей, открывшихся перед ними, – неограниченных возможностей.
– Послушай, – возбужденно заговорил Карас, положив ладонь на руку Кайна, – я открыл тайны, которыми Древние пользовались в начале истории мира. Ты знаешь, что у них были машины, которые могли летать? Что они могли вынуть сердце из одного человека и вставить в другого? Заставлять предметы появляться из воздуха, из ничего? Говорю тебе, Кайн, они были как боги, и мы можем стать такими же!
Кайн Дурен взглянул на брата. Раид аль-Мули, как раз вернувшийся с балкона, подумал, что это был печальный взгляд.
– Карас, – негромко сказал герцог, – своими войнами Древние разрушили мир. Я ничего не знаю о вынимании сердец или летании по воздуху, но я совершенно уверен, что они творили зло. В детстве ты же был в Опустошенных Краях. Ты помнишь, что там увидел? Ничего там не было! Один песок и обломки их могущественных империй. Если они не смогли справиться с тем, что сами создали, несмотря на все свое могущество, то почему же ты надеешься, что тебе это удастся?
– Ты не понимаешь…
– Я понимаю. И я знаю, что заставляет тебя действовать. Ты – Карас Дурен, а не Габрел, – сказал герцог, бросив взгляд на портрет отца. – Что бы ты ни открыл, закопай это обратно в землю или уничтожь, пока оно не уничтожило тебя. Я с этим ничего общего иметь не хочу.
– Кайн, я стараюсь…
– Ничего больше не хочу слушать. – Герцог поднял руку. – Завтра утром я устрою заседание совета. Войны не будет.
Наступило продолжительное молчание. Потом раздался голос Дурена:
– Это не в твоих интересах.
– Что?
– Я сказал: это не в твоих интересах.
– Ты мне угрожаешь? – спросил герцог.
– Нет.
Первый приступ боли заставил герцога схватиться за грудь. Его трость упала на пол. Дурен закрыл глаза и представил себе человеческое сердце. Он почти что взаправду видел, как оно бьется в груди брата. Наверху были два небольших клапана: один впускал кровь, другой выпускал. «Как просто – нужно лишь закрыть один из этих маленьких клапанов», – подумал он.
Второй удар боли заставил герцога пошатнуться на ногах. Дурен стоял неподалеку и спокойно смотрел, как его брат, задыхаясь, хватает воздух. Раид аль-Мули встал и двинулся к герцогу, но подойти так и не успел. В последние мгновения своей жизни Кайн Дурен понял наконец, что с ним происходило. Его глаза впились в глаза брата. Из последних сил он испустил отчаянный вопль и рванулся к Дурену, пытаясь схватить его за горло. Но у него ничего не получилось: Дурен сделал шаг назад, старый герцог ухватился за отвороты его рубашки и медленно повалился на пол.
Дурен невозмутимо ждал, пока последние признаки дыхания не покинут тело брата, а потом отвернулся и стал смотреть на сад, раскинутый под балконом.
– Что ж… в какой семье не случается небольших неприятностей? – сказал он, ни к кому не обращаясь.