Продолжая осмотр, он склонился над телом.
«Работая с мертвецами, можно пренебрегать общепринятыми нормами соблюдения дистанции», — думал Кенникот.
— Теперь давайте осмотрим ранение. — Маккилти махнул Кенникоту. — Смотрите сюда.
Кенникот встал рядом с ним и наклонился.
— Почти вертикально, — пояснил Маккилти. — Я бы назвал это «одиннадцать тридцать пять — одиннадцать тридцать». — Он имел в виду время на часах для описания угла ранения. — Видите разницу между краями? — Он немного отодвинулся. — Присмотритесь.
Кенникот еще ниже опустил голову.
— Верх закругленный, низ клиновидный.
— Именно. Ранение нанесено ножом с одной режущей кромкой. Лезвие было обращено вниз. Угол ранения говорит о том, что нож держали сверху вниз — так обычно держат нож, когда хотят что-то проткнуть.
Кенникот кивнул.
— А что это за потемнение на коже вокруг раны? — поинтересовался он.
— Очень хорошо, — отметил Маккилти. — Называется «след эфеса», то есть от ручки ножа. Говорит о том, что он вошел по самую рукоять и с большой силой. Плохо дело. — Он поднял голову. — Будьте добры, мистер Гарднер.
Гарднер передал ему узкую металлическую линейку.
— Ширина ранения — один и три четверти дюйма, что составляет почти четыре с половиной сантиметра, — произнес Маккилти в крохотный микрофон, закрепленный у него на лацкане халата. Он вставил линейку в отверстие ранения. — Примерная глубина… — Он отметил пальцем там, где линейка касалась кожи, и затем вытащил ее, словно механик, проверяющий уровень масла в машине. — Семь с половиной дюймов, то есть чуть больше девятнадцати сантиметров.
— Эй, как раз! — воскликнул Хоу. — Размеры того самого кухонного ножа, что мы нашли в квартире. — От возбуждения он чуть не вскрикнул, будто выиграл в лотерею. — Сильно же ее пырнули.
— Не торопитесь с выводами, — урезонил Маккилти. Он посмотрел на Кенникота и поднял обе руки вверх. — Представьте, что живот — перьевая подушка в плотной наволочке. Кожа. Пронзить ее не так просто. Однако потом, — он хлопнул руками, и резкий звук эхом раздался в облицованном кафелем помещении, — уже никаких преград. Да, глубина ранения семь с половиной дюймов, но если тело надвигалось на нож, это тоже могло способствовать проникновению. Даже учитывая след эфеса, не стоит делать преждевременных выводов.
Кенникот посмотрел на Грина, который стоял чуть поодаль, наблюдая за действом с отрешенно-безучастным видом. Кенникот уже не первый год знал Грина, но ему никак не удавалось уследить за ходом его мыслей. Видимо, успевал охватывать всю картину и одновременно размышлять в нескольких направлениях.
Например, он явно сосредоточился на текущем моменте. Будто записывал происходящее на внутренний магнитофон, всегда готовый воспроизвести в виде показаний в суде увиденное и услышанное. Параллельно он наблюдал, как разворачиваются события в целом, и одновременно словно пребывал в другом месте — его ум постоянно работал, перебирая возможные варианты, подобно воде, текущей с гор и отыскивающей впадины и расселины на своем пути.
«Такой он и есть — детектив Грин, — размышлял Кенникот, — явно присутствующий и одновременно, незаметно для других, отсутствующий».
— Боюсь, тут придется повозиться. — Маккилти вскрыл брюшную полость Торн изящным скальпелем и уверенным движением повел им вправо от входного отверстия раны. При вскрытии брюшной полости наружу вырвался жуткий запах. — Видите? — Словно не замечая вони, Маккилти указал скальпелем на сочащуюся прозрачную жидкость бледно-желтого цвета. Его голос впервые зазвучал взволнованно. — Асцит. Скопление жидкости в брюшной полости. Она явно пила. Возможно, часть вытекла при получении ранения. Жуткая штука.
Кенникот кивнул. Он вспомнил, как поскользнулся на кухонном полу в то утро, когда влетел в квартиру 12А.
Гарднер уже держал наготове страшного вида хирургические щипцы. Они раздвинули кожу. Маккилти продолжал комментировать в крохотный микрофон, методично отрезая и осматривая внутренние органы. Гарднер раскладывал все это по отдельным сосудам, снабжая каждый из них соответствующей наклейкой, словно готовил к отправке мясные продукты. Оба двигались будто в хорошо отрепетированном танце — шеф-повар и помощник.
— Гм, — недоуменно хмыкнул Маккилти. — Нож вошел под грудину. Кровь попала в средостение — не в брюшную полость. — Он взглянул на Грина. — Говорите, ее обнаружили в ванне?
Грин кивнул.
— Гм, — вновь хмыкнул Маккилти. — Если бы она стояла на сухом месте, там не оказалось бы ни капли. Вот в чем причина. — Он вытащил нечто белое, похожее на губку округлой формы. — Разрез грудной аорты.
Маккилти положил извлеченную массу на чистый хромированный поднос и махнул Кенникоту.
— Взгляните. — Он подвинул ее ближе к краю, точно повар, проверяющий готовность мяса. — Вот и все, что требовалось. У бедной девочки не было ни шанса. Аорта — основной источник кровоснабжения. Кровь находится под давлением. Стоит ее перерезать, и вам конец.
Неопытный глаз вряд ли смог там что-либо разобрать, однако когда Маккилти указал на нужное место, Кенникот увидел и измененный цвет, и разрез. Было жутковато вот так воочию убедиться, насколько легко могла угаснуть чья-то жизнь.
Он старался не думать о том, что его брат лежал здесь же, на этом холодном столе, а расторопный мистер Гарднер сортировал его органы. Но он не мог оторвать глаз от обнаженного тела, которое только что было вскрыто и выпотрошено.
Прошло уже сорок восемь часов с того момента, как Дэниел Кенникот заступил на ночное дежурство с Беринг, и тридцать шесть часов с тех пор, как занимался этим делом. Он чувствовал, как усталость берет свое.
Гарднер взял иглу с нитью и принялся зашивать Кэтрин Торн.
— Все остальное — скучные медицинские формальности, — сказал Маккилти, глядя на Грина и затем на Кенникота. — Вам нет смысла здесь больше оставаться.
«Наконец-то я смогу поспать», — думал Кенникот в надежде, что ему ничего не приснится.
Всякий раз, направляясь с портфельчиком по Бей-стрит из своего офиса на Кинг-стрит в зал суда в старой городской ратуше, Нэнси Пэриш испытывала волнение. Особенно утром.
Ее наблюдательный отец однажды сказал, что Торонто — город прямых улиц и правильных углов — построен шотландскими банкирами, чтобы делать деньги, а не для того, чтобы любоваться прекрасным озером, лесами и долинами. В принципе он был прав, но Бей являлась редким исключением в этой прямоугольной городской сетке.
Выходя из офиса на север, ей было видно, как улица устремлялась, через несколько кварталов, к Куин-стрит (как и в любом другом городе Канады, большом или маленьком, некоторые улицы Торонто носили «монархические» названия), затем поворачивала налево, огибая старую городскую ратушу с башней, которая возвышалась посередине Бей словно восклицательный знак.