По дороге к месту, где его пытались зарезать, Ральф остановился у тела капитана, кое-как присыпал его снегом, а после присел рядом, совсем ненадолго, чтобы отдохнуть. Он отпил немного водки из фляжки Зигфрида и почувствовал, что… плачет. Слезы текли из глаз и почти тут же замерзали, превращаясь на щеках в тоненькие сосульки.

Мюллер сожалел о гибели Грубера. Ему было до боли жалко Зигфрида. Но сильнее всего он жалел себя, растерянного, раненого, одинокого, плачущего посреди безразличной и безжалостной русской зимы. Ральф не думал сейчас о том, что ни этот лес, ни это поле, ни та деревня за рощей, откуда все еще доносились выстрелы, ни населяющие ее жители не приглашали сюда ни его, ни Грубера, ни Зигфрида. Он не осознавал, что для хозяев этой земли мечтающий о баварских колбасках ефрейтор артиллерии был таким же непрошенным гостем, таким же чужаком, таким же лютым врагом, как и отдельные озверевшие от собственных преступлений эсэсовцы, сжигавшие в сараях жителей русских сел.

Ральф вернулся к месту, где спрятан ящик. Яму глубиной около двух метров они рыли два с половиной часа, преодолевая мерзлоту. Затем он и солдат СС тщательно закопали ящик, сверху насыпали целый сугроб. Мюллер отметил про себя, что место для «захоронения» выбрано странное, необычное. Очевидно было одно: выйти на след тайника случайно практически нереально. Разве что когда-нибудь, через триста лет, на этом самом месте пройдет линия какого-нибудь метро…

Действительно, ящик спрятали метрах в пятистах от кладбища, в молодом березняке, который никто не станет вырубать еще много лет. До проселочной дороги, лежащей под толстым слоем снега, от кромки леса нужно было пройти шагов сто пятьдесят. Место не отмечено естественными ориентирами, то есть, найти его можно только имея точные координаты, либо строго по памяти.

Место Ральф запомнил, равно как и все то, что сопровождало ритуал опускания ящика в яму. Да-да, иначе как ритуалом происходившее на глазах у Мюллера назвать было нельзя.

Стоя в стороне от того самого места, Ральф видел, как гражданские почти синхронно совершили странные, резкие движения руками. Потом, придвинув с помощью майора ящик к краю ямы, обвязали его с двух сторон веревками и начали медленно опускать, что-то бурча себе под нос. Что они говорили, Ральф не мог разобрать, но готов поклясться, это был либо очень плохой немецкий, либо иностранный язык. На торце ящика он различил надпись Ahnenerbe, Weisenfeld, а также табличку с незнакомыми знаками, которая выглядела примерно так:

А еще выше Мюллер увидел крест. Правда, несколько необычной формы: перекладина его была довольно резко скошена вправо. В надписи тоже присутствовал знак, похожий на этот крест, но там он скорее смахивал на букву «т».

Ничего подобного в своей жизни баварцу наблюдать раньше не доводилось. Он даже приоткрыл рот от удивления.

«Может, они просто хоронят важного чина из СС»,— подумал было Ральф, но тут же отогнал эту догадку как бредовую.

С другой стороны, происходящее и так было похоже на сон нездорового человека. Полчаса спустя он уже имел втрое больше оснований сомневаться в том, что бодрствует.

Майор приказал ему и солдату засыпать яму землей, что они и сделали, причем, солдат, похоже, знал, что происходит. И как раз в ту самую минуту, когда Ральф набрался смелости и решил заговорить с эсэсовцем, тот ударил его штыком.

И вот теперь Ральф сидел прямо на снегу, у места, где зарыт ящик. Он вспомнил изображение креста, слово Вайшенфельд, в котором угадал название баварского города, незнакомое слово «Аненэрбе», и еще еле различимые знаки вперемешку с буквами, из которых было составлена главная надпись на ящике, что-то вроде «FHTMRMNM» или «HFIMMBRM», где некоторые буквы заменяли символы.

«Понятно, что они торопились, и долго-то не думали, где спрятать ящик,— рассуждал про себя Ральф.— Русские уже на подходе… Но почему тогда они не повезли его дальше, к нашим? А, ну да, еще неизвестно, кто тут для них наши, а кто — враги. Они же убили всех… почти всех, кто был не с ними, всех, кого Грубер позвал штатским помогать и этому майору. Да и самого Грубера».

Между тем со стороны Хизны все еще доносились ружейные выстрелы и пулеметные очереди. Необходимо было двигаться, но слабость накатывалась на Ральфа волнами — одна тяжелей другой. К тому же, казалось, идти уже некуда.

Если русские начали наступление и в деревне идет бой, шансов, что их остановят несколько десятков артиллеристов, почти нет.

«Что делать? Что мне делать?»

Холод пронизывал тело и мешал размышлять, пропуская через всепобеждающее первобытное стремление согреться лишь самые примитивные идеи. И вдруг мысль… о сдаче в плен подарила Ральфу надежду. В конце концов, это могло быть единственным выходом из создавшегося безвыходного положения. С первого дня, когда Мюллер оказался на Восточном фронте, он перестал чувствовать себя героем, бравым солдатом, отправившимся добывать себе славу, да еще и готовым сложить голову за родину. Рутина казарменной, а потом уже оккупационной жизни, полной страха, ненависти, непонимания со стороны местного населения и постоянной опасности, ограничили некогда пестрый набор желаний ефрейтора до трех: выспаться, остаться в живых, поскорее вернуться домой.

«Стоп. Но куда поехал бронетранспортер? Очевидно, что на юго-запад, где стоят наши танковые части. В пяти километрах отсюда еще вчера был глубокий тыл…»

…Ральфа разбудил яркий солнечный свет. Он пробивался через десяток окон большой комнаты, судя по ряду признаков, до войны использовавшейся в качестве гимнастического зала, а ныне превращенной в военный госпиталь. Вспоминая то, что случилось в русском лесу, Ральф уснул и спокойно проспал всю ночь. Похоже, дела его шли на поправку.

За дверью палаты послышались шаги. Ральф слегка приоткрыл глаза, притворяясь все еще спящим, и увидел, как в комнату вошли двое. Один из них — врач, сделавший ему операцию. Другой, в офицерской форме, подошел к кровати Мюллера. Склонился над ним, и, повернувшись к врачу, громко произнес:

—Это он, тот самый.

Ральф узнал майора из леса.

Глава пятая

В номере 19 московской гостиницы «Ист-Вест» мягкий свет торшера падал на стол у окна, где были разложены книги, тетради, карта Москвы. Тут же лежали несколько конвертов и экземпляр газеты «Мюнхен репорт». В чашке исходил ароматом только что сваренный кофе.

За столом сидел турист из Германии Ральф Мюллер и изучал карту города. Сегодняшнее посещение монастыря поселило в его душе тревогу, от которой он вот уже несколько часов не мог избавиться. Много лет прошло с того дня, когда Ральф принял твердое решение обязательно посетить это место. Он десятки раз представлял себе этот трепетный момент, лишь догадываясь о том, какие чувства ему доведется испытать за стенами древнего русского замка.

Странное дело: когда Ральф наконец-то оказался в том самом месте, он не почувствовал особого волнения. Но вот теперь, наедине со своими мыслями и воспоминаниями, он с трудом сдерживал настойчивое желание вернуться в монастырь и еще раз все осмотреть.