В зеркале на Ральфа смотрел чужой человек, небритый, грустный, с отпечатавшимся на левой щеке узлом шнурка ботинка, в тесном контакте с которым он провел ночь.
Зазвонил телефон. Ральф снял трубку и попытался бодро произнести:
—халло…
—Гутен морген, хау а ю? Это был Антон.
—Пока не знаю,— простонал Ральф.
—И не торопись узнать, а то может быть стресс. Я уже подъезжаю…
—В смысле? Ты подъезжаешь?
—На часы вы смотрели, товарищ турист? Время уже почти три часа дня, а мы договорились сегодня утром, что встретимся в холле гостиницы в полдень. Еще протянем немного, и нас в монастырь не пустят. В общем, приеду сейчас и все тебе расскажу. У тебя двадцать минут.
Ральф подумал, что перед лицом такого жуткого похмелья ничего не значат все дела всех жизней вместе взятых. Ему не хотелось ехать в монастырь, куда он так стремился попасть вчера ночью. К своему стыду он признал, что ему сейчас почти все равно, найдет он следы своего сгинувшего в России дяди или нет. Все, что ему сейчас хотелось… На самом деле, ужас ситуации состоял в том, что ему сейчас не хотелось ничего.
Антон и правда приехал ровно через двадцать минут, продемонстрировав немецкую точность. Ральф, напротив, не успел собраться — у него буквально все из рук валилось; ему казалось, что он все еще пьян. Антон вошел в комнату и, увидев Ральфа, в восхищении отпрянул:
—Вот это да! Какое поразительное преображение личности!
—Плохо выгляжу?
—Очень органично. Ты теперь похож на русского в воскресенье. А сегодня воскресенье.
—Антон, а что это портье так на нас посмотрел? Улыбался как-то странно?— спросил Ральф, когда они вышли на улицу.
—Это он не на нас, это он на тебя так посмотрел. Ты ведь вчера, когда мы из ресторана приехали, требовал продолжения праздника.
—Я?!
—Ты. И еще просил девушек пригласить.
—Этого не может быть! Каких девушек?
—Любых. Тебе было все равно. Когда вернемся, сам у него спросишь. Он как раз только на смену заступил, а тут мы с тобой появились. А потом он нам еще в номер виски принес и сырную тарелку. Не помнишь?
—Нет,— Ральф низко наклонил голову. Ему было стыдно.
«Мерседес» Антона выехал на Тверскую.
—Один мой товарищ знаком с монахом Донского монастыря. Вроде парень очень эрудированный и теоретически может нам помочь. Ты только не говори, зачем ты здесь. Скажи, мол, просто интересуешься историей православия. Если хочешь воды, на заднем сидении лежит бутылка «боржоми». Это грузинская, очень хорошая.
Антон парковал машину около ворот монастыря, при этом набирая чей-то номер на своем мобильном. Проходя мимо белой будки сторожа, Ральф с облегчением обнаружил, что вчерашний страж обители сменился. Возле деревянного строения, где продавались церковные книги и свечи, их ждал долговязый молодой человек с аккуратно подстриженной бородкой.
—Вы — Антон?— спросил он, протягивая Ральфу руку, которую тот машинально пожал.
—Антон — это я,— спутник Ральфа пришел ему на помощь.— А это — мой друг из Германии. Его зовут Ральф.
—Очень приятно,— ответил долговязый.— Меня зовут Михаил. Можете величать Мишей, если вам так удобней.
—Михаил, наш гость интересуется историей Донского монастыря. Нам бы хотелось тут погулять, и мы просим вас, если можно, рассказать какие-нибудь интересные, желательно малоизвестные факты.
—Конечно. Только про Донской монастырь уже всем все давно известно. Пойдемте пока к храму, а я вам по ходу буду рассказывать.
Они неспеша двинулись по главной аллее в направлении Большого собора. Михаил рассказывал, а Антон старался дословно переводить Ральфу все, что тот говорит:
—Наш монастырь основал в 1591 году русский царь Феодор Иоаннович на том самом месте, где стояли русские полки, освободившие Москву от нашествия крымского хана Казы-Гирея. Хан уже был недалеко от города, когда отчаявшиеся защитники решили совершить крестный ход вокруг городских стен с Донской иконой Божьей Матери. Эта икона непростая. Она была вместе с князем Дмитрием Ивановичем на Куликовом поле, что находится в районе реки Дон. Там, в праздник Рождества Богородицы, 8 сентября 1380 года, русские одержали победу над монголо-татарами.
—Михаил,— Антон указал в сторону дальней стены монастыря, где находились знаменитые горельефы,— давайте подойдем к горельефам, чтобы наш гость из Германии смог посмотреть на скульптуру Дмитрия Донского, так сказать, для наглядности.
—Конечно, пойдемте…
—Кстати, Миша, а вы не слыхали одну теорию, согласно которой Куликово поле на самом деле находилось не где-нибудь у Дона, а прямо здесь, в Москве, в районе Лубянской площади. Говорят даже, с тех пор это место считалось проклятым, потому что там в XIV веке погибло столько народу…
—Ну, Антон, вы, верно, цитируете художественную литературу. Мне известно, что до сих пор существуют сомнения насчет точного места битвы, но серьезные ученые даже не сомневаются, что сражение произошло у одного из притоков Дона.
—Не буду спорить. Вообще-то, я просто так спросил, вдруг вы что-нибудь знаете про эту теорию. Кстати, дело не в том, что я разделяю или не разделяю мнение о конкретном месте битвы. Дело в том, что мне представляется логичным сомнение в достоверности определения времени и места любого события, от которого нас отделяет более трехсот лет. Ведь, в действительности, не сохранилось ни одного надежного источника, который бы однозначно трактовал некоторые периоды нашей истории. Да и вообще, в мировой истории одни сплошные белые пятна.
Михаил пожал плечами. Они уже были у восточной стены монастыря. Ральф вопросительно посмотрел на Антона.
—Это у нас была философская беседа, Ральф. К делу отношения не имеет. Я просто говорил, что у меня вызывает сомнение подлинность трактовки историками событий и надежность технологий определения времени, когда они могли произойти.
—А ты это говорил к чему? Впрочем, неважно. Скажи, а после монастыря мы…
—Конечно,— улыбнулся Антон.— Конечно, после монастыря мы поедем пить пиво, а то, я вижу, ты умираешь совсем.
Ральф оживился и успокоился. Он даже почувствовал себя немного лучше. По крайней мере, тошнота уже не была столь невыносимой, а голова болела, как она может болеть у нормального человека при сильных перепадах давления. Образ кружки пива мешал разглядывать горельефы. Ральф устыдился своей слабости, вспомнил, для чего приехал в монастырь, стал вслушиваться в разговор Антона с Михаилом, точнее, в его достаточно точный перевод.
—Михаил говорит, горельефы сохранились чудом. Очень странно, что их сюда привезли, ведь это лишнее свидетельство преступления. А я ему сказал, что у большевиков в тридцатых годах прошлого уже века разрушение храма преступлением не считалось, потому что, по их мнению, делалось для блага народа…