— Нет, герр председатель. Я предложил, но он сказал, что сам мне перезвонит.
Ульм улыбнулся. Он прав как минимум в двух своих предположениях. Клейтон, несомненно, обладает инсайдерской информацией. Далее: он тщательно скрывает свои манипуляции от собственного банка. При таком раскладе Ульм просто обязан сохранить такого ценного во всех отношениях клиента в стенах ЮКБ. Как иначе он сможет проследить сделки Клейтона?
— Очень хорошо, Аккерман. Когда он позвонит, скажете ему, что мы согласны. — Ульм откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на менеджера. — Но при двух условиях. Первое: если фунт стерлингов начнет подниматься, мы закроем счет Клейтона и заберем деньги, как только залог будет использован на девяносто процентов. Никаких поблажек без предоставления новых залоговых сумм.
Аккерман знал, что оставшиеся десять процентов залога, то есть четыре миллиона долларов, будут списаны на комиссионные и прочие расходы, если дела пойдут плохо.
— И второе. Это относится непосредственно к вам, Аккерман. Пока это дело не закончится, вы не будете обсуждать его ни с кем, кроме меня. Даже с доктором Брюггером. Усвоили?
Аккерман, разумеется, усвоил.
— Ну а теперь идите и ждите звонка. И помните, все пункты означенного договора с клиентом должны быть зафиксированы на бумаге.
Прошло почти три четверти часа, прежде чем Том позвонил Аккерману во второй раз. За это время он успел выйти на сайт своего банка и произвести кое-какие проверочные действия. Проявляя повышенную осторожность, он использовал в качестве подопытной свинки счет фирмы «Таурус» — то есть снял с него небольшую часть депозита и положил на другой счет. Все сработало как часы, пароль продолжал действовать. Потом он подождал десять минут и снова вошел в систему. Никаких изменений. Деньги «Тауруса» находились там, где он их оставил. Ни возвратов, ни запрещающих флажков. После этого он вызвал на монитор файлы своего отдела. Фьючерсные сделки, которые он заключил прежде, все еще стояли под его именем: продажа двухсот пятидесяти миллионов фунтов, двадцать шесть миллионов фунтов прибыли. Убедившись в этом, он провел по документам новую продажу еще двухсот пятидесяти миллионов и авторизовал сделку своим именем. Экран пару раз мигнул, после чего компьютер выдал подтверждение. Контракт таким образом был оформлен.
— Вот теперь, Хэл, ты можешь катиться к чертовой матери! — вскричал наслаждавшийся этой игрой Клейтон, и эхо разнесло его слова по пустому дому.
После чего он позвонил Аккерману, и тот объявил, что банк согласен на проведение оговоренной ранее сделки: фьючерсная продажа двухсот миллионов фунтов стерлингов с месячным сроком по курсу два сорок восемь.
Сорок миллионов долларов, находящиеся в настоящий момент на счете Клейтона в ЮКБ, переходят банку в качестве залога, и во время осуществления сделки процент по ним не выплачивается. Сделка будет считаться заключенной, когда Клейтон письменно подтвердит поименованные условия.
Они спорили по этому пункту до тех пор, пока Аккерман не согласился переслать факс с проектом договора в лондонское отделение ЮКБ. Том дал ему тридцать минут на составление бумаги и пересылку, так как ему требовалось примерно полчаса, чтобы доехать на такси от Кенсингтон-сквер до Сити.
Забираясь в такси, Тому вдруг пришло в голову, что он ведет рискованную игру на деньги Ирландской республиканской армии. Но ничего при этом не почувствовал, и, когда подписывал договор, рука у него не дрогнула.
Ульм, напротив, испытывал в этот момент даже слишком много чувств, поскольку для директора цюрихского банка данная сделка являлась весьма значительным событием. Во-первых, он ощущал приятное возбуждение при мысли, что обладает инсайдерской информацией другого крупного банка. Во-вторых, его обуревала жадность, так как он надеялся без особых усилий получить крупную прибыль. В-третьих, его распирало от тщеславия, особенно когда он думал о триумфальной встрече, которую ему устроят члены совета директоров на своем следующем заседании. Ну и последнее: он не мог отделаться от ощущения, что если падение фунта спровоцировали американцы, то английская валюта упадет весьма резко и падать будет долго.
Последние восемь часов Ульм проверял и перепроверял информацию по положению фунта на рынке, дабы удостовериться, что ничего не упустил из виду. Даже переговорил на всякий случай со своими валютными экспертами. Они не имели по фунту новых сведений, но считали, что его рост вряд ли возможен. Потом глава отдела финансовой разведки довел до его сведения три важных бита информации. В одном разведывательном рапорте говорилось, что хозяева банка Клейтона удвоили сумму фьючерсных продаж фунтов, доведя ее до полумиллиарда. Во втором рапорте говорилось о продажах отделения того же банка в Цюрихе, реализовавшего за швейцарские франки шестьдесят миллионов фунтов. Необычным являлось то, что цюрихское отделение банка Клейтона осуществило продажи через ЮКБ, чего раньше не наблюдалось. Ульм предположил, что точно такие же контракты реализуются и по всему рынку. В третьем рапорте приводилась ксерокопия статьи из свежего выпуска «Уолл-стрит джорнал». В ней респектабельный экономический обозреватель Мел Горовиц писал о возможном усилении влияния евро на трансатлантическую торговлю, а в небольшом заключении упоминалось о циркулирующих в последнее время на валютных рынках непроверенных слухах о крупнейших продажах фунта стерлингов. «Если Британия собирается перейти на евро, — писал, в частности, Горовиц, — то в таком случае имеет смысл девальвация фунта. Премьер-министр Великобритании, без сомнения, примет к сведению печальные последствия вхождения своего предшественника в Объединенный европейский рынок с явно переоцененным фунтом».
Чутье финансиста говорило Ульму, что он на верном пути и настало время решительных действий.
Джеф Ленгленд сделал так, как просил Том. Он понимал, что у него нет выбора. С тех пор как они расстались в «Реформ-клубе», его снедало чувство вины. Сначала он обвинил во всем свою жену — зачем, спрашивается, она давила на него, — но позже пришел к выводу, что виноват только он один: предал своего друга из страха перед безработицей и бедностью. Вскоре, однако, выяснилось, что Том все делал правильно. Тот не только заработал солидный куш, но и заплатил за них обоих. Оглядев свой офис, Джеф вдруг ощутил странную отчужденность от всего, что его окружало. Полдюжины других агентов по продажам — все по национальности швейцарцы, младше его лет на десять — смеялись и весело болтали, но Джеф больше не слышал их. Лишь видел радостное выражение их лиц. Ничего удивительного, подумал Джеф. Этих ребят здесь все устраивает. Они пришли сюда неизвестно откуда и неизвестно куда отсюда уйдут. Их жизни не посвящены целиком и полностью банковскому делу, как его собственная. Но одновременно его посетила мысль, что все, чем он сейчас занимается, ему совершенно чуждо, а тот мир, который Джефу близок и где он всегда хотел находиться, для него недоступен.
Не сказав никому ни слова, Ленгленд вышел из офиса и спустился на лифте в подземный гараж. Фары его «БМВ» мигнули, когда он отключил сигнализацию. Джеф открыл дверцу и уселся за руль. Выехав из гаража в темный туманный Цюрих, он некоторое время бездумно катил не разбирая дороги — как говорится, куда глаза глядят. Лишь минут через десять он осознал, что едет в южном направлении по автобану, проложенному по западному берегу Цюрихского озера. Добравшись до Линтского канала, он съехал с трассы и включил «дворники». Снова пошел снег, и падавшие с неба хлопья были куда заметнее на узкой деревенской дороге. На южном берегу Валензее он увидел пригородный ресторан, построенный в традиционном стиле. Его современность выражалась лишь в больших, во всю стену, окнах. Ленгленд повернул руль, въехал на парковку перед рестораном, затормозил и некоторое время сидел без движения, поглядывая на яркие огни заведения. Сквозь подернутое инеем окно он смутно различал ресторанный зал, и его вдруг потянуло туда — к теплу, комфорту и смутной надежде на какую-то иную жизнь…