Том бросил взгляд поверх сундука на прислоненную к стене покрытую пылью картину. Насколько он помнил, в ту пору, когда еще были живы оба его родителя, она считалась семейной реликвией, а потом вдруг куда-то запропастилась. На портрете был изображен Патрик Клейтон в принятой в те времена официальной манере: корпус в три четверти, консервативный костюм, холодно-отстраненное выражение лица, — крупный широкоплечий мужчина со скуластым лицом и с кельтской квадратной челюстью. Художнику, однако, не удалось адекватно отобразить его непокорную, цвета меди шевелюру, свидетельствовавшую о пылкости натуры, и глубокие карие глаза, хранившие тысячи тайн.
Теперь, глядя впервые в жизни на портрет деда глазами взрослого человека, Том неожиданно осознал, что он, если принять во внимание произошедшие за последние шестьдесят лет изменения в стиле и моде, смотрит практически на самого себя — до того они с дедом были похожи. Может, секрет именно в этом? Складывалось такое впечатление, что Патрик Клейтон протягивает сквозь десятилетия руку своему единственному внуку, с тем чтобы спасти его от последствий содеянной им глупости.
Хотя скорбь и печаль в связи с недавней утратой были у Тома самыми что ни на есть подлинными, он тем не менее уже не раз задавался вопросом, не оставил ли отец сбережений, которые могли бы выручить его, но теперь, впрочем, пришел к грустному выводу: не стоит выдавать желаемое за действительное. Тому требовались пять миллионов долларов. Срочно. Пока система не разоблачила его или, того хуже, пока этот слизняк Ленгленд не раскололся и не начал выбалтывать все подряд, чтобы спасти собственную шкуру. Том сейчас возложил все надежды на Швейцарию, хотя и понимал, что они весьма эфемерны. Но почему бы ему и не нанести визит этим цюрихским гномам, предварительно разузнав, что к чему, и наведя необходимые справки? Ну а до того времени он, как и положено уважающему себя банкиру, будет держать язык за зубами относительно сделанного им удивительного открытия.
Ночью Том развел в камине гостиной большой огонь, нашел початую бутылку коньяку «Реми Мартен» и, усевшись в отцовское кресло-качалку, стал просматривать дедушкин дневник, размышляя о множестве разных вещей. Незадолго до того как часы пробили пять, объявив таким образом, что до рассвета осталось два часа, Том допил остатки коньяка и погрузился в сон.
Тони Салазар очень любил машины, поэтому, сидя в приемной своего отца и просматривая номер «Эсквайра», фиксировал взглядом рекламу и объявления, посвященные автомобилям. Кроме того, он был большим модником, а потому весьма тщательно подбирал себе одежду. Более всего он уважал предметы гардероба с итальянскими этикетками, каковые тряпки особенно хорошо подходили к его латиноамериканской внешности. Его тщательно подстриженные иссиня-черные волосы каждый день причесывал парикмахер. Имидж много значил для Тони. «Роллс-ройсы» он не признавал и в плане автомобилей отдавал предпочтение таким маркам, как «Феррари», «Ламборгини» и «Порше», одно только упоминание о которых вызывало у него усиленное выделение адреналина. Но на этот раз он сосредоточил внимание на рекламе нового купе «бентли-континенталь», обладавшего, на его взгляд, и классом, и стилем. Правда, и стоила машина по всем стандартам дороговато — двести пятьдесят тысяч долларов. Ирония судьбы, однако, заключалась в том, что он мог без особого ущерба для своего кошелька приобрести ее. Другое дело — открыто раскатывать на ней… Тони знал: если отец увидит его в таком авто, то немедленно удалит из бизнеса и лично проследит за тем, чтобы сына и духу не было в семейной фирме.
— Ничего, — пробормотал Тони. — Когда-нибудь все это изменится. В один прекрасный день…
Ну а пока… Пока ему придется довольствоваться своим «стингреем». В последние годы зарабатывать деньги стало легко, а вот тратить их превратилось в проблему. Хотя Тони было не более тридцати, он еще помнил те времена, когда покупатель мог расплатиться за апартаменты в Ист-Сайде посредством портфеля, набитого банкнотами. Теперь же просто обладать деньгами стало недостаточно. Всем и каждому требуется знать, где ты их взял. С тех пор как правительство науськало на коммерсантов все эти ФБР, секретные службы и прочие подобные организации и назначило вознаграждение за доносительство, нельзя доверять ни одной живой душе. Банки, адвокаты, бухгалтеры настучат на тебя прежде, нежели ты успеешь раскрыть свой бумажник.
Кстати сказать, во многом именно по этой причине фирма «Салазар и К°» и держится в бизнесе. У нее большой бизнес. Ему же, Антонио Салазару, представителю третьего поколения частных банкиров из этой фамилии, предстоит руководить семейным делом в двадцать первом веке. Но в настоящее время всем заправляет отец — крутой старикан, которого за глаза называют Прачкой. «Уолл-стрит джорнал» как-то раз позволила себе назвать его так публично и согласно приговору суда заплатила главе фирмы двести пятьдесят тысяч долларов. Ровно столько, сколько стоит «бентли», пришло в голову Тони.
Эктор Перес, шофер-телохранитель босса, распахнул дверцу и жестом предложил Тони войти. Потом этот человек с почти квадратной фигурой, широкими плечами и короткими мощными руками неслышно проследовал за молодым Салазаром в офис и, как обычно, молча уселся на стул в углу помещения. Он походил на глухонемого, который, впрочем, был способен в случае необходимости пересечь тремя большими шагами комнату и голыми руками оторвать голову нежеланному визитеру. Тони опустился на один из плюшевых стульев, стоявших напротив отцовского кресла, и закурил сигарету. Потом он некоторое время притворялся, что любуется видом на Ист-Ривер, открывавшимся из окна, и ждал, когда с ним заговорят.
— Ты ездил на похороны? — осведомился Салазар-старший, не отрывая глаз от бумаг, разложенных на столе.
— Да. Он точно умер. И его похоронили.
— Ну и что ты теперь собираешься делать? — В голосе старика прозвучали нотки нетерпения.
Тони не возражал, когда отец поучал его или даже выговаривал ему за что-то. Он с детства привык к строгому обращению со стороны родителя. Но терпеть не мог, когда нотации и выволочки происходили в присутствии Переса. Этот кубинский бык раздражал его самим фактом своего существования. Кроме того, наличие Переса, по мнению Тони, словно бы сгущало атмосферу в отцовском кабинете, делало ее еще более гнетущей. Тони поклялся, что в тот день, когда отец выйдет на пенсию и передаст бразды правления ему, Перес первым же самолетом отправится в Гавану.
— Не хочется принимать важные решения в спешке… А в чем дело-то?
— Тони, этот парень умер! Так избавься же от всего, что с ним связано, пока мир не проведал об этом! — Старик швырнул сыну через стол свежий номер «Нью-Йорк таймс», предварительно раскрыв его на странице с некрологом. — Между прочим, в Швейцарии эту газету тоже читают. Или ты не знал?
— Ясное дело, читают. Но ты затеял эту комбинацию пятьдесят лет назад и до сих пор все отлично работало. Думаю, это лучшая система, пап! У него, кстати, есть сын. И я могу продолжить в том же духе.
— Что ты знаешь о его сыне?
— Кажется, он финансист или что-то в этом роде. Живет в Англии, в Лондоне. Он ни хрена не знает и вписывается в схему еще лучше профессора.