Как только крышка ковчега чуть стронулась с места, Шарлотта заметила по ее периметру слабое свечение, льющееся изнутри. В то же время покалывание быстро поднялось по рукам к груди. Теперь любопытство в ней уступало место первобытному ужасу, подававшему сигнал об опасности.
Глаза ее расширились, когда в пространстве под крыльями херувима стали происходить заметные глазу изменения, как в тот момент, когда она в первый раз коснулась ковчега. Что-то происходило там, будто сгущалось крохотное облачко. Туман? Дым?
Возбуждение раввина росло вместе с реакцией ковчега.
— Лишь немногим удалось увидеть это чудо. Моисей, Давид, Соломон… Смотрите!
Не отрывая взгляда от соткавшейся матовой сферы, Шарлотта заметила искрящееся белое свечение в ее центре — яркая, с булавочную головку, точка, сияющая с ослепляющей интенсивностью дуговой сварки.
Резко запахло озоном, и наэлектризовавшиеся короткие пряди вдоль линии волос на голове Шарлотты поднялись дыбом. Казалось, менялся сам воздух вокруг. Шарлотта почувствовала резкий приток адреналина, грозящий ей паникой. Но покалывание, распространившееся уже по всему телу, принесло и удивительную трансформацию — необъяснимое спокойствие.
— А теперь взгляните, что внутри, — поторопил ее Коэн.
Оторвав свое внимание от сферы, она бережно прижала к бедрам крышку и, не вставая с корточек, приподнялась заглянуть в ковчег.
В правом углу расположились сложенные аккуратной стопочкой каменные скрижали. Шарлотте показалось, что, вопреки легенде, они покрыты иероглифами, не очень похожими на древнеиудейские. Сверху на скрижалях лежал красивый, золотой, украшенный драгоценными камнями скипетр, исполненный в виде змеи: ее распрямленный хвост тянулся вдоль короткой рукояти, а в верхней части скипетра тело змеи завивалось в кольцо и оканчивалось оскаленной головой с анхом меж глаз.
Но Шарлотту заворожил источник того самого непонятного свечения, изливавшегося из левой половины внутренней части ковчега, — аккуратно завернутый скелет человека. Глазные отверстия его гладкого черепа уставились прямо на нее.
— Моше… — задыхаясь, констатировал Коэн. — Моисей, — повторил он для Шарлотты.
«Неужели?» — изумилась она.
Раввин начал декламировать Второзаконие, 34:
«И взошел Моисей с равнин Моавитских на гору Нево, на вершину Фасги, что против Иерихона, и показал ему Господь всю землю Галаад до самого Дана, и всю землю Неффалимову, и всю землю Ефремову и Манассиину, и всю землю Иудину, даже до самого западного моря, и полуденную страну и равнину долины Иерихона, город Пальм, до Сигора. И сказал ему Господь: вот земля, о которой Я клялся Аврааму, Исааку и Иакову, говоря: „семени твоему дам ее“; Я дал тебе увидеть ее глазами твоими, но в нее ты не войдешь. И умер там Моисей, раб Господень, в земле Моавитской, по слову Господню; и погребен на долине в земле Моавитской против Беф-Фегора, и никто не знает места погребения его даже до сего дня. Моисею было сто двадцать лет, когда он умер; но зрение его не притупилось, и крепость в нем не истощилась».
Пока он говорил, Шарлотта не отрывала глаз от останков.
— Так это Бог похоронил Моисея в ковчеге?
— Да, Шарлотта, — ответил Коэн, продолжая стоять у нее за спиной. — Но обратите внимание: в словах Торы, которые я только что привел вам, говорится, что Моисей умер не от физического недуга. Он был идеально здоровым стодвадцатилетним мужчиной с телом молодого человека.
— Значит, либо он убил себя, — предположила она, — либо… Бог его убил?
— Бог принес в жертву тело Моисея, дабы высвободить его дух для следующего царства, — мягко проговорил он. — Завет Божий — сами Заповеди — это не просто законы, нанесенные на этих скрижалях. Это вознесение человеческой души к бытию беспредельному. Останки эти — Моисеевы мощи, — сказал он, показав на ковчег. — Это материальная связь с самым святым наследием. Мощи эти суть сосуд, посредством которого Завет был передан следующему мессии.
— Иисусу?
Он кивнул.
— А когда Святой Дух перешел в Иисуса, он стал проповедовать слово Божье, а затем пожертвовал собой на вершине Голгофы, дабы исполнить Завет, который передал через него Бог, — Второй Завет, или, как вам более привычно, Новый Завет.
— Что-то не припомню, чтобы Иисус охотно лишил себя жизни, — возразила Шарлотта. — Его Иуда предал.
Так ей помнилось из истории об аресте Иисуса в Гефсиманских садах.
Коэн улыбнулся.
— Неверное толкование, — строго ответил он. — Иуда был ессеем, и уж конечно не предателем. Иисус послал его в Синедрион, чтобы посодействовать в последней жертве.
— Быть того не может, — стояла на своем Шарлотта.
— Вот как? — вскинул голову раввин. — В таком случае я спрошу вас: когда Иисус на Тайной вечере назвал того, кто предаст его, пытались ли другие ученики остановить Иуду?
«Верно подмечено», — подумала она и ответила:
— Нет.
На самом деле они все отправились на Оливковую гору, чтобы дожидаться там представителей первосвященника храма, как и задумал Иисус. Слова остались, а истина утеряна. Еще одно доказательство того, как необходимо устное наследие.
Раввин крепко сжал пальцы в кулак.
— Если рассматривать содержание текстов в соответствии с их историческим контекстом, Библия излагает самую удивительную повесть человечества, эволюцию духовности, изменившейся от метафорических ритуалов жертвоприношения животных в Старом Завете к безжалостному уничтожению самолюбия и гордыни, чему учил Бог через Иисуса и Его Второй Завет: метафоры трансформировались в параболы. А ныне мы возвестим о Третьем Завете.
Он простер руки над ее головой, указывая на светящийся диск.
Шарлотта обратила внимание, как один из священников вручил что-то Коэну, нечто блестящее и длинное.
— Но как каждый из его предшественников, Новый Завет начинается с крови. Святой крови.
Енох выщелкнул несколько патронов из запасного магазина, чтобы дополнить магазин в «галиле» Амита, и снял оба автомата с предохранителей. Он настоял на том, чтобы попытаться сначала пробиться через дверь.
— Я ведь мишень куда менее крупная, — сказал он Амиту. — Стандартный протокол.
— Задание ясно.
— Годится. Я захожу справа, — сказал Амит.
— Хорошо.
— Только на этот раз не стреляй в заложника, — подначил его Амит.
Во время одного из рейдов в Газу Енох влепил три пули в ягодицы израильского дипломата.
— Смешно, — проворчал он.
— Боишься?
— До смерти.
Енох широко улыбнулся.