Они быстро распрощались с Анфисом. Не успели они дойти до выхода, а спор уже разгорелся.
– Деньги мои! – закричал взбешенный Диагор. – Ты что, забыл?
– Но расследование мое, Диагор. Ты тоже не забывай об этом.
– Какое мне дело до твоего расследования? Объясни мне, что это за тон? – Диагор все больше злился. Вся его лысина покраснела. Он наклонился вперед, будто собираясь поднять Гераклеса на рога. – Ты оскорбил Анфиса!
– Я наугад выпустил стрелу и попал в цель, – совершенно спокойно ответил Разгадыватель.
Диагор остановил его, резко дернув за плащ:
– Слушай меня. Мне плевать, что ты смотришь на людей, как на исписанный папирус, где можно читать и разгадывать сложные загадки. Я плачу тебе не для того, чтобы ты от моего имени оскорблял одного из лучших моих учеников, эфеба, все прекрасные черты которого излучают слово «добродетель»… Я не одобряю твоих методов, Гераклес Понтор!
– Боюсь, я тоже не одобряю твоих, Диагор Медонтский. Казалось, что вместо того, чтобы допрашивать мальчишек, ты дифирамбы в их честь слагал, и это потому только, что ты считаешь их красивыми. Мне кажется, ты путаешь Красоту с Истиной…
– Красота – это часть Истины!
– А, – сказал Гераклес и махнул рукой, показывая, что не хочет заводить философскую беседу, но Диагор снова дернул его за плащ.
– Послушай! Ты всего-навсего несчастный Разгадыватель загадок. Ты только наблюдаешь за материей, судишь о ней и делаешь выводы: это случилось так или сяк, потому или поэтому. Но тебе никогда, никогда не достичь самой Истины. Ты не созерцал ее, не насытился ее совершенным видом. Твое искусство заключается лишь в поиске теней этой Истины. Анфис и Эвний несовершенны, и Трамах совершенным не был, но я знаю сущность их душ и могу заверить тебя, что в них сверкает немалая доля Идеи Истины… и блеск этот искрится в их глазах, в их прекрасных чертах, в их гармоничных телах. Ничто в этом мире, Гераклес, не может сверкать, как они, не неся в себе хотя бы немного золотого богатства, источник которого кроется только в Истине… – Он запнулся, словно застеснявшись потока своего красноречия, и несколько раз моргнул, залившись краской. Затем, успокоившись, добавил: – Не оскорбляй Истину своим разумом, Гераклес Понтор.
На пустой, разрушенной, засыпанной обломками палестре [25] кто-то кашлянул – это был Эвмарх. Диагор отпрянул от Гераклеса и порывисто зашагал к выходу.
– Я подожду тебя снаружи, – сказал он.
– Клянусь Зевсом Громовержцем, никогда не видел такого спора! Так ссорятся только жены с мужьями! – заметил Эвмарх после ухода философа. Сквозь черный серп его улыбки виднелся один зуб, упрямо кривившийся подобно небольшому рогу.
– Не вздумай удивляться, Эвмарх, если мы с другом в итоге поженимся, – весело откликнулся Гераклес. – Мы такие разные, что мне кажется, любовь – единственное, что нас объединяет! – И оба с удовольствием расхохотались. – Ну а теперь, Эвмарх, если не возражаешь, прогуляемся немного, пока я объясню тебе, почему заставил тебя ждать…
Они прошлись по гимнасию, усеянному следами недавнего разрушения: тут и там виднелись изрезанные трещинами от жестоких атак стены, разбитая мебель вперемешку с копьями и дисками, взрытый копытами колосса песок, каменный пол, покрытый сорванной со стен кожей, подобной огромным известковым лепесткам цвета лилий. Виднелись погребенные под обломками осколки кувшина: на одном из них были изображены девичьи руки, воздетые вверх и раскрывшие ладони в молящем о помощи или предупреждающем кого-то об опасности жесте. В воздухе вилось пегое облако пыли. [26]
– Ах, Эвмарх, – произнес Гераклес, послушав старца, – как же мне отплатить тебе за эту услугу?
– Заплати мне, – ответил старик.
Они снова засмеялись.
– Да, вот еще, мой добрый Эвмарх. Я заметил, что на полке Эвния, друга твоего ученика, стоит небольшая клетка с птичкой. Это воробей, обычный подарок любовника своему возлюбленному. Знаешь ли ты, кто любовник Эвния?
– Клянусь Фебом-Аполлоном, об Эвнии мне не ведомо ничего, Гераклес, но у Анфиса есть точно такой же подарок, и я могу сказать тебе, от кого он: от Менехма, скульптора и поэта, который по нему с ума сходит! – Эвмарх дернул Гераклеса за плащ и понизил голос. – Анфис давно рассказал мне об этом и заставил поклясться богами, что я никому не скажу…
Гераклес на минуту задумался.
– Менехм… Да, в последний раз я видел этого чудака-художника на церемонии погребения Трамаха и помню, что присутствие его меня удивило. Значит, это Менехм подарил Анфису воробышка…
– Тебя это удивляет? – взвизгнул старик своим резким голосом. – Клянусь голубоглазой Афиной, этот прекрасный златоволосый Алкивиад получил бы от меня целое гнездо, хоть старому рабу и не на что надеяться!
– Ну, Эвмарх, – Гераклес заметно повеселел, – мне пора идти. Но сделай так, как я сказал…
– Если, Гераклес Понтор, ты будешь и дальше платить мне так, как теперь, твои приказы будут для меня все равно, что наказ солнцу восходить каждый день.
Они дали круг, чтобы не возвращаться через Агору, где в этот вечерний час было полно народу из-за Ленейских празднеств, но, несмотря на это, толпы зевак, участвовавших в уличных играх, преграды из импровизированных спектаклей, лабиринт развлечений и непрекращающиеся жестокие стычки с тол пой затрудняли их продвижение. Наконец, когда они добрались до квартала Скамбонидов, где жил Гераклес, он сказал:
– Будь моим гостем в этот вечер, Диагор. Моя рабыня Понсика готовит не так уж плохо, а спокойный ужин на исходе дня – лучший способ восстановить силы на завтра.