9.30, среда 17 марта. Эльбштранд, Бланкенезе, Гамбург
Фабель легонько прикоснулся затянутой в перчатку рукой к ее щеке. Жест глупый и, возможно, неуместный, но он почему-то казался ему в этот момент необходимым. Когда пальцы скользили по щеке покойной, Фабель заметил, что они трясутся. Сердце замерло, а где-то в глубине души вспыхнул страх. Он вдруг осознал, что девушка чем-то похожа на его дочь Габи. Фабель, ухитрившись изобразить кривую улыбку, ощутил, как дрожат мышцы лица. Покойница смотрела на него своими большими глазами. Немигающими лазурными глазами.
Фабель почувствовал, что его охватывает паника. Ему хотелось обнять девушку за плечи и шепнуть, что все будет хорошо. Но сделать этого он не мог, понимая, что «хорошо» уже никогда не будет. Однако она не отпускала его, удерживая взглядом голубых, словно небо, немигающих глаз.
Фабель слышал за спиной дыхание Марии Клее. Он снял руку с лица девушки и выпрямился.
— Сколько ей, по-твоему, лет? — не оглядываясь, спросил Фабель, будучи не в силах оторвать от нее глаз.
— Трудно сказать. Пятнадцать, от силы шестнадцать. Ее имя мы пока не установили.
Утренний ветерок поднял столбик сухого песка и закрутил крошечным смерчем. Песчинки попали девушке в глаза, но она так и не моргнула. Фабель сунул руки в карманы пальто и, повернув голову, принялся внимательно изучать похожую на веретено красно-белую спираль маяка Бланкенезе. Маяк его не интересовал, но ему было нужно задержать на чем-то взгляд. Он повернулся к Марии и взглянул в ее невозмутимые светло-серые, с голубизной глаза, по выражению которых невозможно было понять, что она за человек. Тот, кто не знал эту женщину, увидел бы в ее взгляде холодную, лишенную эмоций рассудочность, но это было бы неверное впечатление. Фабель, словно пытаясь освободиться от нахлынувших на него чувств, вздохнул и сказал:
— Иногда мне кажется, Мария, что у меня не осталось сил все это выносить.
— Я вас прекрасно понимаю, — ответила Мария, глядя на девушку.
— Правда… Мария, так и есть. Я занимаюсь подобными делами почти полжизни и уже сыт ими по горло. Боже, Мария… девочка так похожа на Габи…
— Почему бы вам не доверить это дело мне, шеф? Хотя бы на время. Я могла бы поработать с экспертами.
Фабель отрицательно покачал головой. Расследование должен вести он. Он обязан, пусть это и больно, смотреть на нее. Он запомнит ее глаза, волосы и лицо. Не упустит ни одной детали. Ее личико слишком молодо, чтобы нести маску смерти, но оно останется в картинной галерее его памяти вместе с множеством других лиц, попавших туда за годы расследований. Это были разные лица — молодые и старые, красивые и уродливые, но их объединяло одно — смерть. Фабель давно потерял счет тому, сколько раз ему вопреки желанию приходилось узнавать об этих незнакомых людях все. Так и с этой девочкой. Он побеседует с родителями, поговорит с сестрами или братьями и узнает о ее образе жизни, о музыке, которую она любила, и о даривших ей радость хобби. Затем, начав копать глубже, он выудит у ближайших друзей ее самые сокровенные тайны, прочитает дневники, которые она прятала подальше от чужих глаз. Ему станут известны хранимые ею ото всех в секрете имена мальчиков. Одним словом, он получит исчерпывающее представление о надеждах и мечтах, о духовной жизни и характере личности этой девочки с лазурными глазами. Фабель будет знать о ней все. Она же его никогда не узнает. Его знакомство с девочкой началось после того, как у той отняли возможность с кем-либо или с чем-либо знакомиться. Девочка умерла, а работа Фабеля состояла как раз в том, чтобы знакомиться с мертвецами.
Тем не менее она смотрела на него, лежа на песке. Ее одежда видала виды. Не тряпье, конечно, но очень сильно поношенная. Мешковатый свитер с изрядно поблекшим орнаментом на груди, выцветшие джинсы. Одежда была дешевой с самого начала.
Она лежала на песке, слегка подогнув ноги. Ее руки покоились на бедрах чуть выше колен. Создавалось впечатление, что прежде чем упасть на спину и навсегда замереть в неестественной позе, она стояла на коленях. Фабель не сомневался в том, что умерла она не здесь. Он не знал лишь, случайна ли эта поза или телу предал такое положение тот, кто оставил его на песке.
От тяжких мыслей Фабеля отвлек Браунер — шеф команды технических экспертов. Он прошел по положенным на кирпичи доскам, обеспечивающим безопасный подход к телу, и Фабель, поприветствовав коллегу мрачным кивком головы, спросил:
— Итак, Хольгер, что же мы имеем?
— Не много, — уныло ответил Браунер. — Песок сухой и мелкий и легко переносится ветром. Так что следы сдуло в самом буквальном смысле. Впрочем, не думаю, что мы находимся на месте убийства. А что у тебя?
Фабель в ответ лишь покачал головой. Браунер мрачно смотрел на тело девочки. Фабель знал, что у Браунера есть дочь, и выражение лица коллеги говорило о том, что он испытывает ту же боль, которую ощущает и Фабель.
— Прежде чем передать тело на вскрытие Меллеру, мы как следует обшарим это место, — сказал Браунер.
Фабель молча наблюдал, как эксперты в белых комбинезонах суетятся вокруг трупа. Они чем-то напоминали готовивших мумию древнеегипетских бальзамировщиков. Специалисты осматривали каждый квадратный сантиметр и, обнаружив хоть что-то представляющее интерес, прикрепляли находку к клейкой ленте, фотографировали, нумеровали запечатывали в полиэтилен.
После того как труп и место вокруг него были исследованы, тело осторожно приподняли, поместили в виниловый, на молнии, мешок, положили на каталку, двое служителей морга с трудом потащили его по мягкому, податливому песку. Темный мешок на фоне желтого песка, светлых скал и униформы санитаров казался бесформенным мазком, и Фабель следил за ним взглядом до тех пор, пока он окончательно не скрылся из виду. После этого полицейский отвернулся и долго смотрел на маяк, на противоположный берег Эльбы и на далекие зеленые берега Альтесланда. Затем он перевел взгляд на ухоженные террасы Бланкенезе со стоящими на них элегантными и очень дорогими виллами.
Ему казалось, что никогда в жизни он не видел более унылого и безжизненного ландшафта.
9.50, среда 17 марта. Клиника Марияхильф, Хаймфельд, Гамбург
Старшая медсестра наблюдала за ним из коридора, ощущая свинцовую тяжесть в сердце. Он, не зная, что на него смотрят, сидел на стуле рядом с больничной койкой, положив ладонь на бледно-серый, изборожденный морщинами лоб старой женщины. Время от времени он нежно и медленно поглаживал серебристые волосы дамы, непрерывно нашептывая ей что-то почти в самое ухо. Это было тихое, ласковое мурлыканье, которое могла расслышать лишь больная. Старшая сестра почувствовала, что за ее спиной задержалась одна из подчиненных. Вторая медсестра улыбнулась горько и сочувственно, глядя на старую женщину и ее средних лет сына, полностью погрузившихся в свой собственный мир. Старшая медсестра, указав на сцену в палате едва заметным кивком, сказала с безрадостной улыбкой: