Он вышел на крыльцо вместе с Фабелем и оглянулся на дом.
– Как вам мое жилище, герр Фабель?
– Приятный особнячок.
– Построен в двадцатые годы уже прошлого века. Его архитектор много чудесных домов построил – в основном тут, в Ротербауме. Немецкий архитектор с прекрасной репутацией, его мастерская была одна из ведущих в Германии того времени. Богатый, уважаемый и преуспевающий человек. Никаких левых дел. – Илмаз лукаво покосился на Фабеля. – Одну только промашку сделал архитектор – родился евреем. Умер в концлагере Дахау. Уморили. Параграф у них был в законе такой – про евреев. Убивать их они считали своим долгом. А человек был честный. Талантливый и знаменитый. Потому-то, герр Фабель, я между законом и моралью не тороплюсь ставить знак равенства – как бы не ошибиться. Да и немцем мне никогда окончательно не стать – насмотрелся я на них со стороны, и в полные немцы меня не тянет. Впрочем, никто и не приглашает. А вот сын моего печального опыта не имеет – ему и карты в руки. Пусть начинает с чистого листа… Я же так и останусь более или менее посторонним. И «посторонний» элемент в моей деловой деятельности, возможно, до самого конца останется. Ладно, герр Фабель, всего вам доброго. И удачи вам в охоте за этим негодяем.
Из машины Фабель позвонил в комиссию по расследованию дел об убийстве. Он уже успел озадачить Марию поисками Джона Максвейна; человек с таким именем и такой фамилией в Гамбурге что прыщ на лице – и не захочешь, а заметишь. Нечего ждать, пока Отто переберет старые счета, Мария должна быстро справиться с задачей.
И действительно, Вернер Мейер сообщил, что они уже установили адрес Джона Максвейна – где-то в Харвестехуде. Теперь собирают про него более подробную информацию.
– Тут, шеф, для вас еще сюрпризец, – сказал Вернер Мейер. – Звонил гаупткомиссар Зюльберг из Куксхавена. Просит вас срочно перезвонить. У него там пара случаев ритуального группового изнасилования. Он полагает, что это может быть как-то связано с нашим серийным убийцей… Ну и еще настырная журналистка, Ангелика Блюм, опять разыскивает вас.
– Ладно, скоро буду в управлении, – сказал Фабель.
Заводя мотор, он заметил в боковом зеркале стройную длинноволосую хорошенькую блондинку, ядреную и дьявольски молодую. Он хмыкнул и задержал на ней взгляд: где-то он ее раньше видел. Или только кажется?
В густом баритоне на том конце провода было что-то приятное. За вполне литературным произношением нет-нет да проскальзывала милая фабелевскому сердцу нижненемецкая нотка – он ведь вырос в окружении этого диалекта. Буквально через несколько фраз Фабель уловил, что полицейский из провинции – умный малый.
– Итак, гаупткомиссар Зюльберг, – сказал Фабель, – вы полагаете, что есть какая-то связь между преступлениями в ваших краях и убийствами, которые я расследую. На чем основано ваше подозрение?
– Это, собственно, только догадка. Но за нее веские аргументы. У меня тут два случая. Одной молодой женщине повезло, и она в городской больнице. Вторая в морге.
– Убита?
– И да, и нет… Формально сбита случайно грузовиком, но, по сути, это убийство. И погибшая и та, что в больнице, были под воздействием гипногаллюциногенов, которые они проглотили не по своей воле.
– Наркотики, подходящие для группового изнасилования?
– Да, результат анализа однозначный. Обе получили один и тот же «коктейль». Обеих девушек распинали за запястья и лодыжки, а насиловали в согласии с каким-то ритуалом. По сводкам уголовного розыска я помню детали двух убийств, которые вы расследуете. Мне сразу бросились в глаза параллели. Вторая жертва – которая сейчас в больнице – была вчера у кузины в Гамбурге. В ночном клубе в Санкт-Паули познакомилась с парнем, он дал ей бутылку минеральной воды. Очевидно, к ней был подмешан наркотик – девушке врезался в память странный солоноватый вкус. Так что началось все в Гамбурге – значит, ваша юрисдикция.
Фабель усмехнулся. Этого провинциала на козе не объедешь – знает свое дело.
– А из чего вы заключили, что в изнасилованиях был ритуальный элемент?
– Думаю, вы понимаете, что эта фармацевтическая дрянь крепко отшибает память, но у моей девушки остались смутные воспоминания о том, что ее привязывали к чему-то вроде алтарю. Она вроде бы даже статую там какую-то видела.
– Большое спасибо за звонок, герр Зюльберг. Ваше сообщение стоит самой тщательной проверки. С нами работает судебный психиатр, фрау доктор Экхарт. Вы не против, если я прихвачу ее с собой?
Зюльберг ничего против не имел, и они договорились о встрече на следующий день.
Пятница, 13 июня, 19.30. Харвестехуде, Гамбург
Для Фабеля во время допроса подозреваемого или свидетеля самыми важными были те доли секунды, в которые люди захвачены врасплох – когда даже заранее отрепетированная ложь не успевает исказить реакцию, непосредственную и естественную. Один из моментов подобной неподконтрольной реакции – когда полиция внезапно звонит в вашу квартиру. В своей частной жизни средний гражданин так редко контактирует с блюстителями порядка, что неожиданное появление уголовной полиции на пороге квартиры для него маленькое или большое эмоциональное потрясение. Типов реакции существует несколько. Основной – страх за своих близких: полицейские просто так не приходят, а только с дурной новостью! Значит, кто-то из близких умер или серьезно пострадал. В любом случае появление уголовной полиции ни с чем хорошим не ассоциируется: несчастный случай, преступление. В зависимости от характера человека реакция варьируется от мгновенной истерики до флегматичного удивления и ворчливой враждебности.
То, как их встретил Джон Максвейн, определенно настораживало. Он им нисколько не удивился. Когда Фабель и Вернер Мейер предъявили свои овальные бляхи, Максвейн просто любезно улыбнулся и бесстрастно пригласил их в квартиру.
Второй раз за день Фабель оказывался в роскоши, в которой ему купаться не суждено, даже если он прослужит в полиции еще двести лет. Конечно, жилище Максвейна не шло ни в какое сравнение с илмазовским особняком, однако размеры и обстановка квартиры говорили о солидных доходах. Надо думать, вся фабелевская мебель стоила дешевле одной люстры в максвейновской гостиной. Впрочем, квартира была обставлена не только дорого, но и со вкусом. И сам Максвейн был безупречен: высокий, стройный, красивый брюнет, которому впору сниматься в кино в роли спортивного и образованного аристократа. Особенно поражали в нем диковинные изумрудные глаза; чем-то они напомнили Фабелю зеленые глаза загадочного старика славянина, которого он заметил в толпе у места преступления. Хотя «архитектура» лиц была, конечно, совершенно разная.
Максвейн провел их в зал с паркетным полом. Пригласив гостей сесть на широкую кушетку, сам сел на такую же кушетку напротив.
– Чем могу служить господам? – с легким оттенком насмешки спросил он. Его немецкий был почти идеален, ничтожный акцент лишь добавлял шарма молодому красавцу.
Фабель улыбнулся и заговорил по-английски: