– Живешь с одной шлюхой, а другой сдаешь для работы квартиру – чтобы ее в один прекрасный день вывернул наизнанку какой-нибудь долбаный маньяк. А работаешь в выгребной яме на турецкого крестного отца. Что, Клугманн, противно слушать? А таким, как ты, правду про себя всегда противно слушать! И как ты умудряешься смотреть на себя в зеркало и не блевать? Ты же, черт возьми, был полицейским – и, судя по послужному списку, очень даже неплохим. Когда-то ты был честолюбивым малым – в хорошем смысле. А теперь вот… – Вернер Мейер выставил ладони вперед, словно хотел оттолкнуть от себя что-то отвратительное. – Теперь на тебя и глядеть тошно. – Опять надвигаясь всем телом на Клугманна, он проревел: – Паразит ты, Клугманн, вот ты кто! Я на все сто уверен, и ты бы мог сотворить с этой женщиной то, что с ней сотворили. Плюс к этому я на все сто уверен, что ты, говнюк, отлично знаешь ее полное имя, а нам только мозги пудришь!
Вернер Мейер вдруг замолчал. Фабель тоже молчал. В гробовой тишине после крика было что-то мучительное. Полицейские сознательно держали паузу. Клугманн нарочито развалился на стуле, вытянув вперед одну ногу, и ждал. Однако вторая нога нервно пританцовывала. Фабель хладнокровно изучал лицо Клугманна. Вполне ожидаемая равнодушная мина: деланая скука, вариантов которой Фабель навидался за годы допросов. За маской искусственного спокойствия и безразличия ему чаще всего удавалось уловить трепет ужаса и страх разоблачения. Но, глядя на Клугманна, он ничего не угадывал за маской нарочитого безразличия.
Дав Фабелю насмотреться на Клугманна, Вернер Мейер продолжал – уже не столь агрессивно, хотя с прежним ядом в голосе:
– Выходит, ты не был ее настоящим другом. Не был ее любовником. Не был ее клиентом… ты же не из тех, кто готов выложить четыреста евро только за то, чтобы вставить? По тому, что мы знаем об этой Моник, она была тебе не по рылу и не по карману – тебе слабо иметь дело с девицами такого класса.
Клугманн молча таращился на край стола.
– И уж совсем мне не верится в сказочку про опечаленного владельца квартиры, анонимную квартирантку которого зарезали в его спальне, возмутительно испачкав кровью ковер и обои. Так что же, собственно, остается? – спросил Вернер Мейер и тут же начал сам себе отвечать: – Не друг и не любовник. Не клиент. Вижу только два варианта… Или что это ты ее распотрошил, или что ты подвизался ее сутенером… о нет, тебе и сутенером быть не по уму. Ты просто горбатишься на Улугбая – собираешь дань с его девочек или выбиваешь долги… Выходит, ты с нее брал не только за квартиру, но и налог для Улугбая. А вздумай она хитрить, зажимать денежки или артачиться – ты бы ее маленько поучил, да? Ну как, правильно?
В ответ молчание.
– А может, такая работа тебе даже по душе? Может, у тебя член столбом, когда ты этих девочек кулаком уму-разуму учишь? И может, этой ночью ты просто немного перестарался, вошел во вкус?
Тут Клугманн наконец взорвался:
– Да не прикидывайтесь вы идиотом! Вы же видели состояние комнаты! Будь это я – я ж должен быть в крови с головы до пят!
– А вдруг ты аккуратно разделся до того, как поиметь удовольствие? Надо бы тебя послать к нашим судмедэкспертам – пусть тебя оглядят как следует…
– Да на здоровье! Можете мне хоть в жопу залезть – все равно ничего не найдете!.. Ну ладно, ладно, работаю я на Улугбая, работаю! Но к тому, что случилось сегодня ночью, это не имеет ни малейшего отношения. – Мало-помалу Клугманн переходил на крик. – В этом убийстве Улугбай никаким боком не замешан, и я напраслины возводить на него не стану. Этих гребаных турок я боюсь в сто раз больше, чем вас… Если им ударит в голову, что я с вами про них беседовал, я кончу в лесу без морды.
Фабель знал, на что намекает Клугманн. У турецкой мафии свои традиции: стоит кому-то помешать их наркоторговле или настучать на них полиции, и труп этого человека находят в лесу к северу от Гамбурга. Руки отрублены, все зубы выбиты и лицо срезано. Идентифицировать жертву очень трудно, иногда даже невозможно. Процесс опознания трупа так затягивается, что следователи приступают к разработке версий лишь тогда, когда все следы остыли и уже невозможно собрать достаточно улик для приговора.
– Ну, будет, будет… успокойся, Клугманн, – сказал Фабель. – Ты должен понять, что для нас ты пока единственный, кто был в той квартире…
– Сколько я там был! Секунды считанные! Как только ее увидел… так меня и вымело оттуда… Ну и тут же стал звонить вам.
– Почему вы не воспользовались телефоном в квартире?
– Да я там и секунды лишней не хотел оставаться. Всякого я в жизни навидался, но это… извините меня! Я звонил со своего сотового. На лестничной площадке.
– Ты туда пришел приблизительно в два тридцать? – спросил Фабель.
– Да.
– И ни к чему не прикасался?
– Нет. Вошел и тут же вышел.
– А как ты попал в квартиру? Свой ключ?
– Нет. То есть да. Ключ у меня есть, но я им не воспользовался. Дверь была чуть приоткрыта. Я и вошел.
– Твой звонок зарегистрирован в два тридцать пять. А где ты был до того, как решил навестить знакомую?
– На работе, в танцбаре «Парадиз».
– До которого часа? Только точно.
– Примерно до без четверти двух.
– Хочешь сказать, что ты целых сорок пять минут добирался от Гроссе-Фрайхайтштрассе до квартиры Моник?
– У меня было одно дело…
– Что за дело?
Клугманн многозначительно развел руками. Фабель задумчиво постучал шариковой ручкой себе по зубам.
– Если ты не можешь или не хочешь сказать нам, где ты ошивался в эти сорок пять минут, нам придется арестовать тебя. За три четверти часа ты мог прекрасным образом убить девушку, помыться и даже переодеться и только после этого позвонить в полицию: я, мол, только что сюда пришел – и такой страшный сюрприз.
– Ладно, все понятно… Я ездил в гавань – пересечься с одним парнем… купить травки…
– Что за парень? Имя?
– Ну вы даете! Кто же на такие вопросы отвечает?
Фабель вынул из папки цветную фотографию с места преступления и швырнул ее на стол. Кровать с лежащим на ней трупом была залита таким ярким светом, что все выглядело инсценировкой.
– Мы тут с тобой не шутки шутим, – сухо сказал Фабель.
Клугманн завороженно смотрел на фотографию. Он заметно побледнел. Очевидно, воспоминания накатили с новой силой.
– Мы с ней дружили. Мне нечего к этому добавить.
Вернер Мейер насмешливо фыркнул. Клугманн, не обращая внимания на него, обратился к Фабелю, глядя ему прямо в глаза:
– Вы отлично знаете, герр Фабель, что я ее не убивал…
Фабель сурово молчал. Клугманн опять обмяк и быстро заговорил:
– Короче, я у клуба сел в такси и поехал к гавани. Там таксист ждал, пока я встречался с тем парнем, а затем довез меня до места. Высадил меня приблизительно в два тридцать. Найдите таксиста, и он расскажет вам, что и когда я делал после отъезда из клуба.