— Бусленко умер ради того, чтобы придать достоверность обману? — переспросила Мария дрогнувшим голосом. — И ради этого же так меня мучили? Все — ради обмана?
Витренко пожал плечами:
— Что я могу сказать? Я не мог устоять перед духом карнавала. Но Бусленко умер из-за своей веры в другую ложь — что Украина стоит жизни. Патриот! И болван! А теперь, если вас не затруднит, наденьте на меня наручники и отправьте в тюрьму. Конечно, против меня собрано много улик. И все они в том самом досье на Витренко. Хотя постойте: там же все неправда? Интересно, сколько времени вы сможете держать меня за решеткой…
— А убийство полицейского в Куксхавене? Покушение на убийство Марии? Контейнеровоз с живыми людьми, сожженный по твоему приказу? Думаю, этого хватит с лихвой…
— А я думаю, что моим адвокатам и их медицинским экспертам найдется много что сказать относительно надежности показаний фрау Клее как свидетеля, — ухмыльнулся Витренко. — Дело в том, Фабель, что я снова окажусь на свободе. Как и в прошлый раз. Только другим способом.
— Нет! — воскликнула Мария. — Только не на этот раз!
Фабель и Шольц не успели среагировать. Мария выстрелила из обоих пистолетов и продолжала нажимать на курок, пока не кончились патроны. Пули изрешетили грудь и живот Витренко и отбросили его к стене. Синие глаза потускнели, и он медленно сполз на пол, оставляя на каменной стене кровавый след. Мария выпустила из рук пистолеты, и Фабель увидел, как изменилось ее лицо.
Еще не придя в себя от шока после случившегося, он понял, что прежней Марии уже никогда не будет.
Когда Фабель возвращался по покрытому травой холмистому парку Маринфельд, было уже темно и в ночное небо с треском устремлялись искры большого костра.
— Не думал, что встречу вас здесь, — сказал Шольц, протягивая ему бутылку кёльнского пива.
— В больнице от меня мало толку. Я договорился, чтобы Марию перевезли в Гамбург. Понятно, что после того, как вы закончите следствие.
— Вообще-то совершенно не важно, где находится ее тело. Потому что ее разум и тело больше никак не связаны. Мне очень жаль, Йен. Честно.
— Спасибо, Бенни.
К ним подошла Тансу Бакрач. Фабель заметил, как Шольц тактично отошел в сторону, чтобы не мешать.
— Как вы? — спросила Тансу и накрыла его руку своей.
— Плохо. Хуже некуда. Я возвращаюсь в Гамбург. Но через неделю-другую вернусь, чтобы помочь Бенни все закончить. Послушайте, Тансу… насчет того, что случилось…
Она улыбнулась и кивнула на костер:
— Это «костер очищения», на котором сжигаются все грехи и глупости Безумных дней. Здесь и сейчас. Будь счастлив, Йен.
— Ты тоже, Тансу. — Фабель поцеловал ее и молча проводил взглядом: она направилась к друзьям, и в отблесках пламени ее фигура казалась особенно женственной.
Фабель сидел с Марией у окна. Он держал ее за руку, но она смотрела в окно. Из него открывался вид на разные корпуса больницы и другие строения, а также большой треугольный газон, обсаженный деревьями, окружавшими больничный комплекс. За ним пролегала оживленная автострада, откуда доносились приглушенные звуки проезжавших машин. Фабель знал, что хоть взгляд Марии и устремлен на эту неказистую картину, она ее не видит. Он мог только предполагать, что было перед ее глазами. Может, это поле возле Куксхавена. Может, сад или какое-нибудь любимое в детстве место в Ганновере. Но чем бы это ни было, оно существовало только в ее воображении — мире, и в нем теперь протекала вся ее жизнь. Но Фабеля больше пугало другое — что Мария теперь вообще ничего не видит и внутри ее царит пустота.
Он продолжал с ней разговаривать, отметил, что в Гамбурге она выглядит лучше, а доктор Минкс снова займется ее лечением. Что управление полиции делает все возможное. Мария по-прежнему не отвечала и продолжала смотреть в окно на автостраду. А может, просто глядеть и ничего при этом не видеть. Фабель продолжал говорить о выздоровлении, но знал, что рассчитывать на него не приходится — во всяком случае, на полное. Он рассказывал о коллегах и понимал, что ей уже никогда не доведется работать с ними. Он говорил с ней с тем же нарочитым спокойствием, что и на поле возле Куксхавена, когда она лежала при смерти. Только на этот раз он понимал, что спасти ее не сможет.
Иногда на ее губах появлялась улыбка, но Фабель знал, что это было реакцией не на его слова, а на что-то в доступном только ей мире, где она теперь жила.
В тот день в Гамбурге шел дождь. Фабель встретился с Сюзанной в баре за углом ее дома в Пёзельдорфе, на нейтральной территории.
— Сюзанна, я хотел поговорить с тобой, — объяснил он. — Думаю, нам надо внести ясность.
— Я полагала, что все и так ясно, — сухо отозвалась она. — Во всяком случае, для тебя. Я имею в виду твой телефонный звонок перед отъездом в Кёльн.
Фабель рассеянно подвинул бутылку пива на край столика. Он вспомнил о трех телефонных разговорах, состоявшихся в последние недели: с Вагнером из Федерального ведомства по уголовным делам, Роландом Барцем и Сюзанной.
— Послушай, Сюзанна, — мягко начал он, — когда я приехал в Кёльн, все очень запуталось. Думаю, в немалой степени это связано с карнавалом. Но меня это мало трогало, пока я не узнал, что Мария решилась на вендетту, как потом оказалось, стоившую ей рассудка. В Кёльне я оказался в окружении людей, на самом деле выдававших себя за других… Веры Райнарц, превратившейся в Андреа Сэндоу и утверждающей, что не может ничего поделать с клоуном-убийцей… затем Витренко, выдававшего себя за другого человека и водившего за нос всех окружающих… Но я… я знал, кем был. А самое смешное, что я не знал про себя этого раньше. Или не хотел этого признавать, мне трудно судить.
— И кто ты?
— Я полицейский. Как и несчастный молодой Брайденбах, который предпочел расстаться с жизнью, лишь бы не пустить на улицу человека с оружием… как Вернер, или Анна, или Бенни Шольц в Кёльне. Вот кто я такой. И что я такое. И моя задача — быть между плохими парнями и мирными гражданами. И раньше я не понимал, что это не просто работа. Пусть грязная и неблагодарная, но это именно то, что составляет самый смысл моей жизни. Я всегда говорил себе, что по призванию я историк, что мне следует заниматься какой-нибудь научной деятельностью, а не работать в полиции, где оказался совершенно случайно и где все — не мое. Но это не так, Сюзанна. Нашла ли работа меня, или я сам на нее вышел, но это закономерно и должно было произойти.
— Значит, ты согласился на новую федеральную должность? Возглавить этот суперотдел по расследованию убийств?
— Не совсем. Я сказал, что готов оказать любую помощь и поделиться своими навыками и умениями везде, где возникнет необходимость. Но главное — я понял другое. Гамбург — мой родной город. Здесь живут люди, которых я хочу защищать.