— Почему Хелланд боялся, что об Асгере узнают?
— А вы как думаете? Во-первых, его тут же, не сходя с места, уволили бы, во-вторых, жена, наверное, не слишком бы обрадовалась, вам не кажется?
— Кто мать Асгера? Я ее знаю?
— Может быть. Ее зовут Ханне Моритцен, она паразитолог. У нее кабинет на первом этаже.
У Анны вытянулось лицо:
— Его мать — Моритцен?!
— Да, — подтвердил Тюбьерг. — Асгер — сын Ханне Моритцен.
— Почему вы так решили? — недоверчиво спросила она.
— Вы считаете, что Асгер не знает, кто его мать?
— Нет, просто я ее знаю, — обиженно сказала Анна. — И у нее нет детей. Она всегда говорила, что у нее нет детей!
— Ну, значит, она лгала, — ответил Тюбьерг.
Анна стояла в растерянности. У Ханне Моритцен был сын от Ларса Хелланда. Анна ослабила внимание всего на секунду, но Тюбьергу удалось за это время уйти так далеко в темноту, что он исчез. Анна слышала, как он шаркает ботинками, бормочет себе под нос, как хлопают дверцы шкафа. Она стояла на том же месте и смотрела прямо перед собой в полном недоумении.
— Мне нужно идти, — пробормотала она наконец.
Анна вышла из Зала позвоночных и вошла в музей. Сердце билось очень быстро, и вдруг она почувствовала сомнение — может, стоило позвонить Сёрену и рассказать все, что она узнала? Не слишком ли опасно то, что она задумала?
В то же мгновение она заметила Трольса. Он ждал ее в дверном проеме у входа в зал с чучелом мамонта. Трольс осторожно протянул руку к искусственному леднику, дотронулся, удивился. Он был без куртки, вязаная шапка торчала из заднего кармана джинсов, темно-рыжие волосы тщательно подстриженными прядями падали на лоб.
У Анны сбилось дыхание, и несколько секунд она просто стояла, рассматривая его. В кармане лежало ее оружие. Когда она стала дышать спокойнее, то подошла поближе и осторожно положила руку ему на спину, он повернулся.
— Ну, привет еще раз, Анна, — сказал он. У него блестели глаза.
— Пойдем, — мягко ответила она.
Они медленно брели через залы выставки, не говоря ни слова, глядя по сторонам, и в конце концов уселись на скамейку в зале с кашалотом. Здесь стояла шумная группа детей, которые беспокойно ждали своей очереди на наушники, переходившие из рук в руки. Анна и Трольс сидели близко друг к другу, и она спросила вдруг:
— Что же это ты наделал? — и слегка повернула голову в его сторону.
— Я не нарочно.
Анна хватала ртом воздух.
— Что случилось? — прошептала она.
— Я в него влюбился, — прямо ответил он.
— В Йоханнеса? — Анна посмотрела на него удивленно, ужас на мгновение отступил. — Но Йоханнес не был геем… он…
— Я знаю, — тихо ответил Трольс. — Но я все равно в него влюбился.
— И что случилось?
— Мы познакомились в «Красной маске». Я никогда раньше там не бывал, пришел с двумя ребятами, которых не очень-то знаю. Мне там понравилось. Йоханнеса я почти сразу заметил, он стоял у бара и выглядел потрясающе. Он ведь даже не был красивым, правда? Но он всех затмевал и заставлял смеяться, стоял, окруженный кольцом людей. Я подошел поближе, мы разговорились, потом пили пиво, я самую малость перебрал. Разговаривали мы долго, и мне стоило некоторого труда удерживать нить разговора, — Трольс смущенно посмотрел на Анну. — Он говорил на очень сложные темы, жестикулировал, трогал меня за плечи, барабанил пальцем по моей груди, ерошил мне волосы. В общем, для нового знакомого он уделял довольно много внимания физическому контакту, и я этим наслаждался. Я не первый год на гомосексуальном рынке, — он криво улыбнулся, — и тут принято, что быстрое установление телесного контакта связано с сексом, и я считал… на нем была кожаная юбка, сетчатые колготки и военные ботинки. Но Йоханнес весь вечер говорил о чем угодно, кроме секса. Без умолку трещал о теории науки, меня это, прямо скажем, особо не интересовало. Меня очаровал сам Йоханнес. Его не волновало, как его воспринимают окружающие: если ему хотелось жестикулировать и махать руками, то так он и делал. Принимайте меня таким, какой я есть, или оставьте в покое. Этим он и притягивал к себе как магнит. Я всегда восхищался такими людьми.
Под утро мы ушли оттуда вдвоем. Пошли к площади Энгхаве. Он меня обнял, сказал, что очень рад со мной познакомиться и что хочет увидеть меня снова.
— Йоханнес не был геем, — повторила Анна. Настойчиво.
Трольс смотрел в сторону:
— Мы встретились несколько дней спустя. Я ни о чем и ни о ком, кроме него, не думал. Он пригласил меня к себе домой на ужин, мы пили вино. Я был совершенно сбит с толку — он посылал противоречивые сигналы, так что в конце концов я спросил его прямо. Сказал, что он мне очень нравится, что я хочу с ним переспать. Он ответил, что он не гей. Поначалу я рассердился. Мне вдруг показалось, что он меня обманул — всем этим вином, едой, идиотской одеждой, которая на нем была. Но на этом дело не кончилось. Оказалось, что он не гей, но… — Трольс поколебался, — …но он хотел, чтобы я его… унижал. Сексуально, но без того, чтобы мы притрагивались друг к другу. Я мог издеваться над ним словесно и унижать его словесно, но не мог касаться его члена. Он сказал, что заводится от унижений, что пробовал это раньше с женщинами, но этого было недостаточно, он хочет большего. Мы занялись этим в тот вечер. Я никогда раньше ничего такого не испытывал, по крайней мере раньше все не было так по-настоящему. Я провел много лет в Америке, жил этой жизнью, ходил в садомазо-клубы, был доминирующим и жестоким во всех своих отношениях, но с Йоханнесом это было… так сумасшедше прекрасно. Потому что для него это оказалось в новинку. Потому что я был первым, — он смущенно взглянул на Анну, она ошарашенно и онемело пялилась на кашалота. Дети ушли, по залу теперь бродила семья из четырех человек, отец взял на руки младшего мальчика.
— Я ударил его, и… нет, не важно. Он мастурбировал и кончил. Я, конечно, тоже хотел получить свое удовольствие, но когда я пытался к нему прикоснуться, он уклонялся и отшатывался. Не хотел, и все. Я был глубоко разочарован — и по-прежнему очень хотел с ним переспать. Попробовал было нажать, но тут волшебство вдруг исчезло. Он расстроился, ушел в другую комнату, стал меня стыдить — мы же, мол, договаривались. Я извинился, но это не помогло. Он сказал, что я должен уйти. Уходи, уходи, твердил он. Очень тихо, как будто я действительно его предал. В конце концов я ушел, но несколько дней был сам не свой: думал только о нем, писал ему, хотя он ни разу не ответил. Мой ник в готической тусовке — YourGuy, — Трольс опять почти смущенно посмотрел на Анну. — У большинства в этой тусовке есть клички, это часть игры. Меня такое положение вещей устраивало. Копенгаген ведь большая деревня, а я только что вернулся из большой заграницы и, между нами говоря, ужасно боялся попасть на первые полосы желтой прессы. «Супермодель оказался садистом» или еще какое дерьмо в том же роде. Я довольно известен в Штатах, — добавил он, — но тут все как-то медленно раскачивалось. Я ведь вернулся еще весной, но первая масштабная кампания должна была стартовать как раз в сентябре, так что меня очень устраивала тусовка, где не принято интересоваться, кто ты на самом деле. Но вернемся к Йоханнесу. Он мне не отвечал, и я чем дальше, тем больше впадал в отчаяние. И тут вдруг мы случайно встретились в кафе — он этому даже обрадовался, как будто бы забыл, что под конец нашей последней встречи все пошло наперекосяк. Он сказал, что просто был занят. Мы договорились встретиться снова на следующий день.