Рокка не обратил на него внимания и принялся растолковывать мне смысл шутки: — Понимаете, в чем тут соль? — по-видимому, это была очень остроумная шутка, если ее правильно понять. Мне подлили еще вина, и я рассказал анекдот об английском рядовом, которого поставили под душ. Потом майор рассказал анекдот об одиннадцати чехословаках и венгерском капрале. Выпив еще вина, я рассказал анекдот о жокее, который нашел пенни. Майор сказал, что есть забавный итальянский анекдот о герцогине, которой не спалось по ночам. Тут священник ушел, и я рассказал анекдот о коммивояжере, который приехал в Марсель в пять часов утра, когда дул мистраль. Майор сказал, что до него дошли слухи, что я умею пить. Я отрицал это. Он сказал, что это верно и что, Бахус свидетель, он проверит, так это или нет. Только не Бахус, сказал я. Не Бахус. Да, Бахус, сказал он. Я должен пить на выдержку с Басси Филиппе Винченца. Басси сказал нет, это несправедливо, потому что он уже выпил вдвое больше, чем я. Я сказал, что это гнусная ложь, Бахус или не Бахус, Филиппе Винченца Басси или Басси Филиппе Винченца ни капли не проглотил за весь вечер, и как его, собственно, зовут? Он спросил, а как меня зовут — Энрико Федерико или Федерико Энрико? Я сказал, Бахуса к черту, а кто крепче, тот и победит, и майор дал нам старт кружками красного вина. Выпив половину кружки, я не захотел продолжать. Я вспомнил, куда иду.
— Басси победил, — сказал я. — Он крепче. Мне пора идти.
— Верно, ему пора, — сказал Ринальди. — У него свидание. Уж я знаю.
— Мне пора идти.
— До другого раза, — сказал Басси. — До другого раза, когда у вас сил будет больше.
Он хлопнул меня по плечу. На столе горели свечи. Все офицеры были очень веселы.
— Спокойной ночи, господа, — сказал я.
Ринальди вышел вместе со мной. Мы остановились на дворе у подъезда, и он сказал:
— Вы бы лучше не ходили туда пьяным.
— Я не пьян, Ринин. Честное слово.
— Вы бы хоть пожевали кофейных зерен.
— Ерунда.
— Я вам сейчас принесу, бэби. Пока погуляйте здесь. — Он вернулся с пригоршней жареных кофейных зерен. — Пожуйте, бэби, и да хранит вас бог.
— Бахус, — сказал я.
— Я прово??у вас.
— Да я в полном порядке.
Мы шли вдвоем по городу, и я жевал кофейные зерна. У въезда в аллею, которая вела к вилле англичан, Ринальди пожелал мне спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказал я. — Почему бы и вам не зайти?
Он покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Я предпочитаю более простые удовольствия.
— Спасибо за кофейные зерна.
— Не стоит, бэби. Не стоит.
Я пошел по аллее. Очертания кипарисов по сторонам были четкие и ясные. Я оглянулся и увидел, что Ринальди стоит и смотрит мне вслед, и я помахал ему рукой.
Я сидел в приемной виллы, ожидая Кэтрин Баркли. Кто-то вошел в вестибюль. Я встал, но это была не Кэтрин. Это была мисс Фергюсон.
— Хэлло, — сказала она. — Кэтрин просила меня передать вам, что, к сожалению, она сегодня не может с вами увидеться.
— Как жаль. Она не больна, надеюсь?
— Она не совсем здорова.
— Скажите ей, пожалуйста, что я очень огорчен.
— Скажу.
— А может быть, мне зайти завтра утром?
— Зайдите.
— Очень вам благодарен, — сказал я. — Покойной ночи.
Я вышел из приемной, и мне вдруг стало тоскливо и неуютно. Я очень небрежно относился к свиданию с Кэтрин, я напился и едва не забыл прийти, но когда оказалось, что я ее не увижу, мне стало тоскливо и я почувствовал себя одиноким.
На другой день мы узнали, что ночью в верховьях реки будет атака и мы должны выехать туда с четырьмя машинами. Никто ничего не знал толком, хотя все говорили с большим апломбом, выказывая свои стратегические познания. Я сидел в первой машине, и когда мы проезжали мимо ворот английского госпиталя, я велел шоферу остановиться. Остальные машины затормозили. Я вышел и велел шоферам ехать дальше и ждать нас на перекрестке у Кормонской дороги, если мы их не нагоним раньше. Я торопливым шагом прошел по аллее и, войдя в приемную, попросил вызвать мисс Баркли.
— Она на дежурстве.
— Нельзя ли мне повидать ее на одну минуту?
Послали санитара узнать, и он вернулся с ней вместе.
— Я зашел узнать о вашем здоровье. Мне сказали, что вы на дежурстве, и я попросил вас вызвать.
— Я вполне здорова, — сказала она. — Вероятно, это от жары меня вчера разморило.
— Мне надо идти.
— Я на минутку выйду с вами.
— Вы себя совсем хорошо чувствуете? — спросил я, когда мы вышли.
— Да, милый. Вы сегодня придете?
— Нет. Я сейчас еду — сегодня потеха на Плаве.
— Потеха?
— Едва ли будет что-нибудь серьезное.
— А когда вы вернетесь?
— Завтра.
Она что-то расстегнула и сняла с шеи. Она вложила это мне в руку.
— Это святой Антоний, — сказала она. — А завтра вечером приходите.
— Разве вы католичка?
— Нет. Но святой Антоний, говорят, очень помогает.
— Буду беречь его ради вас. Прощайте.
— Нет, — сказала она. — Не прощайте.
— Слушаюсь.
— Будьте умницей и берегите себя. Нет, здесь нельзя целоваться. Нельзя.
— Слушаюсь.
Я оглянулся и увидел, что она стоит на ступенях. Она помахала мне рукой, и я послал ей воздушный поцелуй. Она еще помахала рукой, и потом аллея кончилась, и я уже усаживался в машину, и мы тронулись. Святой Антоний был в маленьком медальоне из белого металла. Я открыл медальон и вытряхнул его на ладонь.
— Святой Антоний? — спросил шофер.
— Да.
— У меня тоже есть. — Его правая рука отпустила руль, отстегнула пуговицу и вытащила из-под рубашки такой же медальон. — Видите?
Я положил святого Антония обратно в медальон, собрал в комок тоненькую золотую цепочку и все вместе спрятал в боковой карман.
— Вы его не наденете на шею?