— Кто заведует госпиталем?
— Мисс Ван-Кампен.
— Сколько тут сестер?
— Только мы две.
— А больше не будет?
— Должны приехать еще.
— А когда?
— Не знаю. Нельзя больному быть таким любопытным.
— Я не больной, — сказал я. — Я раненый.
Они покончили с постелью, и я лежал теперь на свежей, чистой простыне, укрытый другой такой же. Миссис Уокер вышла и возвратилась с пижамой в руках. Они натянули ее на меня, и я почувствовал себя одетым и очень чистым.
— Вы страшно любезны, — сказал я. Сестра, которую звали мисс Гэйдж, усмехнулась. — Я хотел бы попросить стакан воды.
— Пожалуйста. А потом можно и позавтракать.
— Я не хочу завтракать. Если можно, я попросил бы открыть ставни.
В комнате был полумрак, и когда ставни раскрыли, ее наполнил яркий солнечный свет, и я увидел балкон и за ним черепицы крыш и дымовые трубы. ?? посмотрел поверх черепичных крыш и увидел белые облака и очень синее небо.
— Вы не знаете, когда должны приехать остальные сестры?
— А что? Разве вы недовольны нашим уходом?
— Вы очень любезны.
— Может быть, вам нужен подсов?
— Пожалуй.
Они приподняли меня и поддержали, но это оказалось бесполезным. Потом я лежал и глядел в открытую дверь на балкон.
— Когда доктор должен прийти?
— Как только вернется. Мы звонили по телефону на Комо, чтобы он приехал.
— Разве нет других врачей?
— Он наш госпитальный врач.
Мисс Гэйдж принесла графин с водой и стакан. Я выпил три стакана, и потом они обе ушли, и я еще некоторое время смотрел в окно и потом снова заснул. Второй завтрак я съел, а после завтрака ко мне зашла заведующая, мисс Ван-Кампен. Я ей не понравился, и она не понравилась мне. Она была маленького роста, мелочно подозрительная и надутая высокомерием. Она задала мне множество вопросов и, по-видимому, считала почти позором службу в итальянской армии.
— Можно мне получить вина к обеду? — спросил я.
— Только по предписанию врача.
— А до его прихода нельзя?
— Ни в коем случае.
— Вы полагаете, что он все-таки явится?
— Ему звонили по телефону.
Она ушла, и в комнату вернулась мисс Гэйдж.
— Зачем вы нагрубили мисс Ван-Кампен? — спросила она, после того как очень ловко сделала для меня все, что нужно.
— Я не хотел грубить, но она очень задирает нос.
— Она сказала, что вы требовательны и грубы.
— Ничего подобного. Но, в самом деле, что за госпиталь без врача?
— Он должен приехать. Ему звонили по телефону на Комо.
— А что он там делает? Купается в озере?
— Нет. У него там клиника.
— Почему же не возьмут другого врача?
— Шш. Шш. Будьте паинькой, и он скоро приедет.
Я попросил позвать швейцара, и когда он пришел, сказал ему по-итальянски, чтобы он купил мне бутылку чинцано в винной лавке, флягу кьянти и вечернюю газету. Он пошел и принес бутылки завернутыми в газету, развернул их, откупорил по моей просьбе и поставил под кровать. Больше ко мне никто не приходил, и я лежал в постели и читал газету, известия с фронта и списки убитых офицеров и полученных ими наград, а потом опустил вниз руку, и достал бутылку с чинцано, и поставил ее холодным дном себе на живот, и пил понемножку, и между глотками снова ставил бутылку на живот, отпечатывая кружки на коже, и смотрел, как небо над городскими крышами становится все темней и темней. Над крышами летали ласточки и летали ночные ястребы, и я следил за их полетом и пил чинцано. Мисс Гэйдж принесла мне гоголь-моголь в стакане. Когда она вошла, я сунул бутылку за кровать.
— Мисс Ван-Кампен велела подлить сюда немного хересу, — сказала она. — Не нужно ей грубить. Она уже не молода, а заведовать госпиталями — большая ответственность. Миссис Уокер слишком стара, и от нее очень мало помощи.
— Она замечательная женщина, — сказал я, — поблагодарите ее от меня.
— Я сейчас принесу вам поужинать.
— Не стоит, — сказал я. — Я не голоден.
Когда она внесла поднос и поставила его на столик у постели, я поблагодарил ее и немного поел. Потом стало совсем темно, и мне видно было, как по небу сновали лучи прожекторов. Некоторое время я следил за ними, а потом заснул. Я спал крепко, но один раз проснулся весь в поту от страха и потом заснул снова, стараясь не возвращаться в только что виденный сон. Я проснулся опять задолго до рассвета, и слышал, как пели петухи, и лежал без сна, пока не начало светать. Это утомило меня, и когда совсем рассвело, я снова заснул.
Солнце ярко светило в комнату, когда я проснулся. Мне показалось, что я опять на фронте, и я вытянулся на постели. Стало больно в ногах, и я посмотрел на них и, увидев грязные бинты, вспомнил, где нахожусь. Я потянулся к звонку и нажал кнопку. Я услышал, как в коридоре затрещал звонок и кто-то, мягко ступая резиновыми подошвами, прошел по коридору. Это была мисс Гэйдж; при ярком солнечном свете она казалась старше и не такой хорошенькой.
— Доброе утро, — сказала она. — Ну, как спали?
— Хорошо, благодарю вас, — сказал я. — Нельзя ли позвать ко мне парикмахера?
— Я заходила к вам, и вы спали вот с этим в руках. — Она открыла шкаф и показала мне бутылку с чинцано. Бутылка была почти пуста. — Я и другую бутылку из-под кровати тоже поставила туда, — сказала она. — Почему вы не попросили у меня стакан?
— Я боялся, что вы не позволите мне пить.
— Я бы и сама выпила с вами.
— Вот это вы молодец.
— Вам вредно пить одному, — сказала она. — Никогда этого не делайте.
— Больше не буду.
— Ваша мисс Баркли приехала, — сказала она.
— Правда?
— Да. Она мне не нравится.
— Потом понравится. Она очень славная.
Она покачала головой.