— Пошел погулять.
— Как он?
— Все молодеет. Вчера перед обедом он выпил три коктейля с шампанским.
— Как его успехи на бильярде?
— Хороши. Он меня бьет. Когда я ему сказал, что вы здесь, он очень обрадовался. Ему не с кем играть.
Графу Греффи было девяносто четыре года. Он был современником Меттерниха, этот старик с седой головой и седыми усами и превосходными манерами. Он побывал и на австрийской и на итальянской дипломатической службе, и день его рождения был событием в светской жизни Милана. Он собирался дожить до ста лет и играл на бильярде с уверенной свободой, неожиданной в этом сухоньком девяносточетырехлетнем теле. Я встретился с ним, приехав как-то в Стрезу после конца сезона, и мы пили шампанское во время игры на бильярде. Я нашел, что это великолепный обычай, и он дал мне пятнадцать очков форы и обыграл меня.
— Почему вы не сказали мне, что он здесь?
— Я забыл.
— Кто здесь есть еще?
— Других вы не знаете. Во всем отеле только шесть человек.
— Чем вы сейчас заняты?
— Ничем.
— Поедем ловить рыбу.
— На часок, пожалуй, можно.
— Поедем. Берите дорожку.
Бармен надел пальто, и мы отправились. Мы спустились к берегу и взяли лодку, и я греб, а бармен сидел на корме и держал дорожку, какой ловят озерную форель, со спиннером и тяжелым грузилом на конце. Мы ехали вдоль берега, бармен держал лесу в руках и время от времени дергал ее. С озера Отреза выглядела очень пустынной. Видны были длинные ряды голых деревьев, большие отели и заколоченные виллы. Я повернул к Изола-Велла и повел лодку вдоль самого берега, где сразу глубоко и видно, как стена скал отвесно уходит в прозрачную воду, а потом отъехал и свернул к рыбачьему острову. Солнце зашло за тучи, и вода была темная и гладкая и очень холодная. У нас ни разу не клюнуло, хотя несколько раз мы видели на воде круги от подплывающей рыбы.
Я выгреб к рыбачьему острову, где стояли вытащенные на берег лодки и люди чинили сети.
— Пойдем выпьем чего-нибудь?
— Пойдем.
Я подогнал лодку к каменному причалу, и бармен втянул лесу, свернул ее на дне лодки и зацепил спиннер за край борта. Я вылез и привязал лодку. Мы вошли в маленькое кафе, сели за деревянный столик и заказали вермуту.
— Устали грести?
— Нет.
— Обратно грести буду я, — сказал он.
— Я люблю грести.
— Может быть, если вы возьмете удочку, счастье переменится.
— Хорошо.
— Скажите, как дела на войне?
— Отвратительно.
— Я не должен идти. Я слишком стар, как граф Греффи.
— Может быть, вам еще придется пойти.
— В будущем году мой разряд призывают. Но я не пойду.
— Что же вы будете делать?
— Уеду за границу. Я не хочу идти на войну. Я уже был на войне раз, в Абиссинии. Хватит. Зачем вы пошли?
— Не знаю. По глупости.
— Еще вермуту?
— Давайте.
На обратном пути греб бармен. Мы проехали озером за Стрезу и потом назад, все время в виду берега. Держа тугую лесу и чувствуя слабое биение вращающегося спиннера, я глядел на темную ноябрьскую воду озера и пустынный берег. Бармен греб длинными взмахами, и когда лодку выносило вперед, леса дрожала. Один раз у меня клюнуло: леса вдруг натянулась и дернулась назад, я стал тащить и почувствовал живую тяжесть форели, и потом леса задрожала снова. Форель сорвалась.
— Тяжелая была?
— Да, довольно тяжелая.
— Раз я тут ездил один и держал лесу в зубах, так одна дернула, чуть всю челюсть у меня не вырвала.
— Лучше всего привязывать к ноге, — сказал я. — Тогда и лесу чувствуешь, и зубы останутся целы.
Я опустил руку в воду. Она была очень холодная. Мы были теперь почти напротив отеля.
— Мне пора, — сказал бармен, — я должен поспеть к одиннадцати часам. L`heure du cocktail. [Час коктейлей (франц.)]
— Хорошо.
Я втащил лесу и навернул ее на палочку с зарубками на обоих концах. Бармен поставил лодку в маленькую нишу каменной стены и прикрепил ее цепью с замком.
— Когда захотите покататься, — сказал он, — я дам вам ключ.
— Спасибо.
Мы поднялись к отелю и вошли в бар. Мне не хотелось больше пить так рано, и я поднялся в нашу комнату. Горничная только что кончила убирать, и Кэтрин еще не вернулась. Я лег на постель и старался не думать.
Когда Кэтрин вернулась, все опять стало хорошо. Фергюсон внизу, сказала она. Она будет завтракать с нами.
— Я знала, что ты ничего не будешь иметь против, — сказала Кэтрин.
— Ничего, — сказал я.
— Что с тобой, милый?
— Не знаю.
— Я знаю. Тебе нечего делать. У тебя есть только я, а я ушла.
— Ты права.
— Прости меня, милый. Я знаю, это, наверно, ужасное чувство, когда вдруг совсем ничего не остается.
— У меня всегда жизнь была такой наполненной, — сказал я. — Теперь, если только тебя нет со мной, все пусто.
— Но я ведь буду с тобой. Я уходила только на два часа. Ты не можешь придумать, себе какое-нибудь занятие?
— Я ездил с барменом ловить рыбу.
— Хорошо было?
— Да.
— Не думай обо мне, когда меня нет.
— Так я всегда старался на фронте. Но там мне было что делать.
— Отелло в отставке, — поддразнила она.
— Отелло был негр, — сказал я. — А кроме того, я не ревнив. Я просто так люблю тебя, что для меня больше ничего не существует.
— А теперь будь паинькой и будь любезен с Фергюсон.
— Я всегда любезен с Фергюсон, пока она не начинает меня клясть.
— Будь любезен с ней. Подумай, ведь у нас есть так много, а у нее ничего нет.
— Не думаю, чтобы ей хотелось того, что есть у нас.
— Ничего ты не знаешь, милый, а еще умница.
— Я буду любезен с ней.