Интересно, что негритянка лишь на полпальца превосходила ростом Троянду, но казалась рядом с ней, тонкой и стройной, настоящей великаншей из-за своей толщины. Молла постоянно носила какие-то свободные, очень яркие балахоны, а в последнее время так растолстела, что даже эти развевающиеся тряпки плотно обтягивали ее раздавшиеся бедра и живот. Это было тем более странно, что ела служанка совсем немного, в основном — доедая с блюд Троянды, и то не дочиста. Похоже, что толщина ее имела своей причиной какую-то болезнь — тем более что в последнее время она смотрела как-то уныло, а порой даже вскрикивала, хватаясь за живот, словно ее пронзала страшная внутренняя боль. Троянда жалела служанку и не поручала ей никакой тяжелой работы. Она бы даже посочувствовала Молле, хотя, прожив три месяца бок о бок, они так и не сказали друг другу почти ни слова, кроме коротких приказаний от госпожи и робкого: «Да, синьора. Как прикажете»…
Молла не жаловалась, терпела свою болезнь молча и только старалась держаться подальше, когда появлялся господин. Впрочем, ее услуги почти не требовались, ибо Пьетро предпочитал сам раздевать возлюбленную — если хватало на то терпения, конечно, — ну а одевалась она уже днем, после его довольно раннего ухода. Только тогда появлялась Молла… Но однажды Аретино ушел, и Троянда проснулась, и уже полдень близился, а служанка все не шла.
* * *
Сперва Троянда ждала терпеливо, потом начала потихоньку сердиться. Нет Моллы — значит, нет завтрака, нет ванны, нет притираний и одеваний. Разумеется, и одеться, и причесаться можно без чужой помощи. А как быть с едой и водой? В самом деле, не высунешься же, голая и грязная, в коридор, не закричишь в никуда и никому:
— Я хочу помыться и поесть!
Троянда почувствовала, что готова разозлиться и на жаловаться на нерадивую служанку Аретино. И вдруг ее осенило: да ведь помыться можно в фонтане! Там чистая и довольно теплая, прогретая солнцем вода. А потом она оденется, причешется — и потихоньку отыщет Пьетро. или, на худой конец, Луиджи, или просто буфетную и кухню.
От этой замечательной мысли Троянда даже подпрыгнула! Пьетро, конечно, не велел ей никуда ходить, и она не решалась его ослушаться, но ведь сейчас у нее поя вился вполне достойный для этого предлог. Не с голоду же умирать, в самом-то деле. Молла виновата куда больше, чем она, это ведь ее отсутствие вынудит Троянду ослушаться Пьетро!
Теперь она боялась лишь одного: чтобы Молла вдруг не явилась. Или, храни боже, придет другая служанка… Нет, надо спешить!
Вне себя от радостного ожидания, она сорвалась постели и ринулась в сад, прихватив с собою простынку — вытереться после купания — и кружевную сорочку. Впрочем, она вполне могла ходить совершенно голая: все равно в ее покои не заглядывает никто, а Пьетро придет лишь к ночи.
В щебечущем, благоухающем, шелестящем и сверкающем садике она сорвала с себя рубашку и прыгнула в чашу бассейна, не сдержав восторженного крика.
О вода… какая вода! Живая, не холодная, не горячая — теплая, вся пронизанная солнцем. И пахнет солнцем и дождем. Все, никаких больше ванн: Троянда с этого дня будет купаться только в фонтане! Она плескалась, смеялась, что-то выкрикивала… Прервать это райское наслаждение вынудил голод. Почему-то после купания есть захотелось еще сильнее, и Троянда выскочила из фонтана так же проворно, как забралась сюда. Вытерлась, нежась под лучами солнца, наспех подобрала намокшие волосы, которые стали мягкими, легкими и пахли свежестью, как и все тело, натянула сорочку и начала обуваться. По утрам она носила шелковые мавританские туфли без задников, и теперь одна такая туфля куда-то задевалась. Похоже, вскочив на парапет и в восторге тряся ногами, Троянда зашвырнула свой башмачок невесть куда. Не идти же босиком по колючему песку!
Она спрыгнула с парапета на полосу зеленой травы и пошла по ней, озираясь в поисках туфли. Босым подошвам было так приятно! Трава ласкала их, как шелк. И Троянда с удивлением осознала: это уже было, было с ней! Она вспоминала зеленую траву, по которой бежала босиком… этой травы было много, много, целое море, простирающееся до самого горизонта, а из зелени выглядывали маленькие цветочки: желтые, белые, ярко-розовые, необычайно синие. Где это было? Было ли? Или приснилось во сне?
Захваченная живым, острым, душистым воспоминанием, Троянда замерла, прижав руки к груди и растерянно озираясь… как вдруг увидела нечто, от чего дыхание ее на миг пресеклось.
В тени магнолии, усыпанной огромными, белыми, словно бы восковыми цветами, лежала какая-то темная груда. Она была едва прикрыта чем-то алым, скомканным, и Троянда не поверила своим глазам, когда разглядела, что это лежит Молла, едва прикрытая своим задранным на грудь ярким балахоном.
Так вот куда она пропала! Госпожа ждет, а эта негодная негритянка спит в кустах, даже не замечая, как безобразно задралось ее платье.
Троянда гневно ринулась вперед — и замерла.
В позе Моллы, лежащей так неподвижно, с безвольно раскинутыми ногами, было что-то жуткое! Дрожь прошла по плечам Троянды, она замерла, не решаясь позвать и нарушить тишину, которая только что была солнечной, трепещущей, звенящей, но вдруг сделалась мертвенной давящей. Она могла только затаить дыхание и смотреть..
* * *
Она могла только смотреть, и глаза ее, постепенно привыкая к сумраку тенистого уголка, начинали все отчетливее видеть запрокинутую голову Моллы, ее широко разбросанные руки, в которых были зажаты пучки с корнем выдранной травы, огромные груди, окаменело воздетые к небесам, опустившийся, вдруг сделавшийся плоским живот, мучительно раздвинутые ноги… и лужу крови, в которой она лежала, которая уже не лилась, а почти вся впиталась в землю.
Троянда пронзительно вскрикнула, а потом горло ее перехватил ужас, ибо она увидела темную, окровавленную головку и скрюченные ручки младенца, торчащие из чрева Моллы. Горло его было опутано пуповиной, и он был такой же неподвижный и мертвый, как его мать, ко торой не хватило сил разродиться.
Троянда испустила еще один крик — да такой, что ей почудилось, будто вся душа ее с болью исторглась из тела, — а потом рухнула наземь, и сознание покинуло ее.