— Хорошо, Розита. Спасибо. И не надо платить за кофе, я угощаю.
Розита улыбнулась, помахала ему рукой и вышла из бара.
Чуть погодя Топо сел в машину и поехал в Ла Роччу. Он хотел увидеть Магду. Сейчас эта женщина заинтересовала его по-настоящему. Было уже понятно, что она никогда ему не позвонит, значит, придется немножко помочь ей. Просто сказать «добрый день», выпить с ней кофе, поговорить минут пятнадцать, познакомиться поближе. Такой маленький визит по-соседски. Как и договаривались. Больше ничего. Но, может быть, ему удастся узнать, действительно ли ее муж вернулся.
В Ла Рочче все было тихо. Перед домом стояла машина. Наверное, у них было два автомобиля, и на одном они уехали. Он сразу понял, что здесь никого нет, тем не менее зашел.
Дом стоял, залитый теплым солнечным светом. Топо подошел к нему и постучал в дверь террасы. Тишина. Он еще постучал, потом обошел дом и заглянул в каждое окно.
Еще ребенком он время от времени приезжал в Ла Роччу и играл здесь, потому что в то время в доме уже никто не жил и он представлял собой сплошные руины. Топо хорошо помнил, как выглядели нежилые помещения, и то, что он увидел сейчас, не просто удивило его — у него перехватило дух. Он с завистью отметил, что кухня стала великолепной. Она излучала тепло и покой, создавая атмосферу, какой он еще никогда не видел ни в одном итальянском доме. Он сам себе не хотел признаваться, какое глубокое впечатление произвело на него все это.
Синьора и ее муж не экономили ни на чем. Все здесь было высокого качества, и это сразу бросалось в глаза. Краны на мойке стоили, наверное, целое состояние. За один такой кран можно было купить пять обычных у продавца стройматериалов. Он даже не мог предположить, как были обставлены остальные комнаты.
Топо посмотрел, не лежит ли где поблизости лестница-стремянка, потому что ему очень хотелось заглянуть в комнаты на верхнем этаже, но лестницы не нашел. Тогда он решил проверить все двери. Но даже дверь кладовки была закрыта на замок.
Поскольку Топо хотел, чтобы синьора непременно узнала, что он не поленился приехать в Ла Роччу, лишь бы только увидеть ее, он написал несколько слов на своей визитной карточке и засунул ее под дверь.
Потом он решил пройтись по огороду и прогуляться по саду. Может, какая-нибудь лестница случайно осталась под деревом.
Автомобиль, стоявший перед домом, оказался черным «гольфом». «Машине лет пять-шесть, — прикинул Топо, — но она в очень хорошем состоянии». Внутри автомобиля было чисто — наверное, сиденья и пол регулярно чистили пылесосом. Он попытался открыть багажник, но не смог. «Вот придурки эти немцы! — выругался в душе Топо. — Вечно боятся, что их ограбят». Итальянцы не закрывают свои машины, по крайней мере здесь, в деревне.
Топо лениво бродил по участку. Поняв, что за ним никто не наблюдает, он стал храбрее, поскольку был уверен, что в доме никого нет.
«О, — подумал он вдруг, — а это еще что такое? Столько места, и ничего не посажено? Porcamiseria, лето в разгаре, уже давно пора! И земля выглядит просто фантастически. Жирная и плодородная». В маленьком огородике возле дома его матери не росла даже черная капуста, из которой зимой готовят ribollita. [41]
Он направился туда. Оливковое деревце было посажено недавно, он это сразу заметил. Странно, что для него выбрали место в огороде. Мягкая земля вокруг дерева была разворочена: видимо, дикие свиньи прошлой ночью хорошенько порылись здесь. Топо подошел поближе.
У него перехватило дух. Вырытая за оливковым деревом яма была глубже, чем казалось на первый взгляд, и когда он наклонился над ней, то увидел кусок зеленой пластиковой пленки и два сустава безымянного пальца.
Топо невольно отступил назад. Его охватила дрожь. Он смотрел на яму с отвращением и вместе с тем с любопытством. До сих пор он еще никогда не ощущал биения своего сердца, но теперь почувствовал, как оно стучит в груди, словно тяжелый мотор, который разогнали до предела.
Медленно, чуть ли не сантиметр за сантиметром, он снова подошел к этому месту и начал осторожно раздвигать землю ногой. Но потом подумал, что незадолго до смерти матери купил эти черные лакированные туфли ручной работы у Сутора Мантелласси во Флоренции за целых четыреста пятьдесят евро, а сейчас угробит их, ковыряясь в земле.
Он огляделся в поисках какого-нибудь подручного средства и нашел довольно толстую палку и плоский камень размером приблизительно с блюдце. Он присел, затем встал на колени, хотя понимал, что испортит брюки от Армани, и начал раскапывать яму.
Земля была сухой, комковатой и забивалась под ногти, а на свете не было ничего, что Топо ненавидел бы больше. Спина его болела из-за непривычной позы, а по лицу стекал пот.
Время от времени он останавливался, оглядывался по сторонам и прислушивался, не появится ли какая-нибудь машина, пешеход или даже хозяева Ла Роччи. Но он был один, и, если не обращать внимания на стрекот цикад, вокруг все было тихо.
И вот его глазам открылся пластиковый мешок для мусора, который можно купить в любом магазине.
Ему становилось все страшнее. И больше всего хотелось прекратить это занятие и обратиться в бегство, но любопытство оказалось сильнее.
Он собрал все свое мужество и разорвал пластиковый мешок, мысленно поклявшись, что никогда в жизни не будет выходить из дому, не захватив резиновые перчатки.
Адская вонь ударила ему в нос, а то, что он увидел, было таким ужасным, таким отвратительным и нереальным, что он громко вскрикнул и бросился прочь. Остановился Топо лишь недалеко от дома. Ему пришлось прислониться к дереву, и тут у него началась рвота. Впервые в жизни он понял, что такое настоящее отвращение и настоящая тошнота, и тут же его вырвало еще раз.
Некоторое время он стоял, согнувшись и тяжело дыша. Его желудок все еще бунтовал. Потом, несмотря на отвращение, он вернулся к могиле. Так было нужно.
Он не знал человека, чье бледное лицо виднелось в земле. По его глубоко запавшим и слипшимся глазам ползали личинки мух, а черви кольцами извивались на бледных высохших кусках кожи, которые когда-то были губами.
Топо уставился на труп. Его сердце билось, словно безумное, и он начал понимать, что его жизнь принимает совершенно иной оборот. Что-то должно было измениться, но он не знал, в какую сторону — в хорошую или плохую. Как не знал, какая роль во всем этом отведена ему. Он чувствовал лишь лихорадочное возбуждение.
Почти машинально, не задумываясь, он вытащил из кармана мобильный телефон и сфотографировал тело. Десятки раз: сверху и со стороны, вблизи и на расстоянии — во всех вариантах, которые только пришли ему в голову.
Потом он как сумел палкой натянул на голову мертвеца обрывки пластика, а на лицо ему положил плоский камень. Вонь почти что убивала его, а приступы рвоты, пока он снова зарывал яму, повторялись беспрерывно. Наконец он закончил работу и тщательно разровнял землю над могилой. Его больше не интересовало, как выглядят верхние помещения, он хотел только одного — скорее попасть домой, принять душ и переодеться, чтобы избавиться от вони и от отвращения, а заодно спокойно подумать, что же теперь делать.