— Приятного аппетита!
Йоганнес сел за стол, достал хлеб из корзинки и отрезал себе кусочек.
— Тебе не кажется, что это просто истерика?
Магда ничего не ответила, но на ее глазах выступили слезы.
— Он еще никогда не опаздывал, — прошептала она.
— А с кем он ушел?
— Ни с кем. Он пошел к учителю игры на гитаре.
— А где это?
Магда прочитала с бумажки адрес, который назвал ей Торбен.
— А номер телефона есть?
Магда кивнула.
— Так позвони. До которого часа должны быть занятия?
— До семи. Потом он еще немножко гуляет, но в девять всегда дома.
— Позвони.
Магда пошла в гостиную и набрала номер.
Когда через несколько минут она вернулась в кухню, то не знала, что делать: то ли взорваться от злости, то ли рыдать от отчаяния.
— По этому адресу и по этому номеру телефона нет никакого учителя игры на гитаре. Торбен, наверное, просто списал его из телефонной книги.
Йоганнес молчал. Магда видела, что и он забеспокоился.
— Где же этот негодяй? — пробормотал он и ударил кулаком по столу. — Он должен помнить одно: я с пониманием отношусь ко многому, но не позволю себя дурачить!
У них двоих это было в первый раз. Торбен еще никогда в жизни не испытывал такого глубокого чувства. Он стал взрослым. Начиналась новая жизнь. И было невообразимо, что он сможет повторять все снова и снова. Что это будет частью его жизни.
Его мечты исполнились. И он уснул в объятиях Арабеллы. Бесконечно счастливый.
В половине третьего он появился в дверях. Он понял, что это и есть реальность: плачущая мать и бледный как смерть отец, которые нервно и одновременно беспомощно требовали от него объяснений: «Где ты был? Что ты делал? С кем ты был? Почему ты соврал нам? Почему ты не позвонил? Ты знаешь, как мы беспокоились! Мы подняли на ноги полицию! Как ты можешь с нами так поступать? Говори!»
Но Торбен ничего не сказал. Он молча ушел в свою комнату, улегся на кровать и в мечтах видел орла, который парил над головой Арабеллы. Всегда и везде был там, где она.
Она не позвонила, а прислала электронное письмо.
«Любимый мой Торбен, — написала она, — я рассказала о тебе. Мне пришлось это сделать, потому что было действительно слишком, слишком, слишком поздно, когда я пришла домой. Мать закипела до ста восьмидесяти градусов и хотела отправить меня в интернат для трудновоспитуемых детей. Я рассказала ей о тебе, и это было ошибкой, потому что теперь мне запрещено тебя видеть. По крайней мере, в ближайшие недели. До тех пор пока я тебя забуду или пока моим родителям не покажется, что я тебя забыла. Но я тебя никогда не забуду. Никогда! Я пишу это тайно и сейчас же сотру, потому что мать знает пароль моего компьютера. Пожалуйста, ответь мне! Я жду! Любящая тебя больше всего на свете Душа».
«Душенька, я ничего не рассказал о тебе, но у меня дела обстоят так же. Мне запрещается выходить, а родители сходят с ума, потому что не знают, где я был. Но я им никогда этого не скажу! Умираю от тоски по тебе! Твой Орел».
Они снова перешли в чат.
«Я не выдержу без тебя! Как сделать так, чтобы мы встретились?»
«Ты можешь удрать?»
«Да, но только ночью, когда они будут спать».
«Хорошо. Давай встретимся в два часа ночи возле Колонны победы. Оʼкей?»
«Да. Туда я смогу дойти пешком».
«Я жду не дождусь».
«Я тоже».
«Я тебя люблю».
«А я люблю тебя еще больше».
Торбен не представлял, что ночью будет так трудно ускользнуть из дому. Он никогда не обращал внимания на то, что паркетный пол трещит, а дверь, ведущая в коридор, скрипит, и не думал, что потребуется настоящая ловкость, чтобы бесшумно взять в руки связку ключей и открыть замок. Несколько раз он, затаив дыхание, замирал и прислушивался, не проснулись ли родители и не вышли ли они из спальни.
Но ничего не случилось. В четверть первого он вышел из дому и помчался через город, сосредоточенный и готовый каждую минуту спрятаться в подворотне, если мимо будет проезжать полицейский патруль.
А потом они держали друг друга в объятиях.
— Я не могу без тебя жить.
— И я без тебя.
— Но они не разрешают нам…
— Они нас не разлучат.
— Никогда.
Держась за руки, они прошли через Большую Звезду, громко смеясь и не обращая внимания на машины, которые истошно сигналили, объезжая их, и укрылись в густой темноте Тиргартена.
Похолодало, а Арабелла была без куртки. Торбен растирал ее озябшие руки.
— Что нам делать? — спросила Арабелла. — Мать постоянно стережет меня. Это сущий ад. Она считает, что я слишком молода, чтобы иметь друга.
— Мы не можем ждать, пока нам исполнится восемнадцать лет.
— Нет. Мы к тому времени сойдем с ума.
Торбен отдал Арабелле свою куртку, и они сидели, тесно прижавшись друг к другу.
— Мир такой ужасный! — сказала Арабелла. — Мы не вернемся домой.
— А куда нам идти?
— Не знаю. Но я сыта всем этим по горло. Я хочу быть с тобой. И больше ничего.
— Я знаю, где мы можем быть всегда вместе.
У Торбена в горле стоял комок. Он чувствовал, что мир обрушится, если он скажет то, что думает. Но тем не менее сказал:
— Давай улетим отсюда. Ты — как душа, а я — как орел. Прочь из этой жизни! После смерти мы навсегда останемся вместе. Навечно. И никто нас не разлучит. Там нет родителей, нет школы, нет запретов.
— Где это?
— На небе.
— Ты уверен?
— Совершенно уверен.
— Откуда ты это знаешь?
— Просто знаю, и все. Доверься мне.
— Я не могу поступить так с родителями! — Арабелла закрыла лицо руками.
— Но они разлучают нас. Они не хотят, чтобы мы были вместе.
— Да, ты прав. Только обещай мне, что все не закончится.
— Обещаю.
— Я боюсь.
— Не нужно бояться. Я с тобой.
Арабелла молчала и едва дышала. Потом она прижала ладони ко рту, словно пытаясь подавить тошноту, посмотрела на Торбена и улыбнулась.
— Я тебе верю. Давай сделаем это.
Они целовались, пока не забрезжил рассвет.
Генрих Заватцки работал на Берлинском транспортном предприятии уже двадцать три года, с тысяча девятьсот девяностого он был машинистом городской электрички. Чаще всего его ставили на участок из Ораниенбурга до Ваннзее. Его любимый маршрут.