И снова режиссерская аппаратная заполнилась медленной ритмичной музыкой, напоминавшей морской прибой. За стеклом в своей студии Жан-Лу был, что называется, на своей территории и прекрасно знал, что и как делать. В режиссерской аппаратной замигал световой сигнал телефона. Фрэнк почему-то вздрогнул.
Лоран подал Жан-Лу знак, и диджей ответил ему кивком.
– Кто-то звонит нам. Алло?
Несколько мгновений тишины, потом послышался какой-то странный шум. Неожиданно звуковой фон сменился похоронной музыкой. Голос, раздавшийся из колонок, был уже хорошо знаком всем, записан на пленку и запечатлен в сознании.
– Привет, Жан-Лу.
Фрэнк выпрямился на стуле, как от электрического разряда. Он щелкнул пальцами в сторону Морелли. Инспектор сразу понял, что нужно сделать, поднялся и взялся за рацию, висевшую на поясе.
– Ребята, внимание. Есть контакт. Будьте начеку.
– Привет, кто ты? – спросил Жан-Лу.
Человек на другом конце провода, похоже, улыбался.
– Ты знаешь, кто я, Жан-Лу. Я – некто и никто.
– Тот, кто уже звонил сюда однажды?
Морелли выбежал из аппаратной и тотчас вернулся с доктором Клюни, полицейским психопатологом, который ожидал в коридоре. Он взял стул и сел рядом с Фрэнком. Лоран включил микрофон, позволявший общаться с Жан-Лу через наушники, минуя эфир.
– Постарайся потянуть разговор как можно дольше, – попросил Клюни, расслабляя узел галстука и расстегивая воротничок.
– Да, друг мой. Я звонил однажды и еще позвоню. А эти ищейки там, рядом с тобой?
Электронный голос будто привносил с собой пламя ада и холод мрамора. Казалось, в помещении стало не хватать воздуха, словно кондиционеры не нагнетали, а, напротив, удаляли прохладу.
– Какие ищейки?
Ответ прозвучал не сразу:
– Те, что охотятся за мной. Они рядом с тобой?
Жан-Лу поднял голову и посмотрел сквозь стекло в режиссерскую кабину, словно растерявшись. Клюни слегка приблизился к микрофону.
– Соглашайся, говори все, что ему хочется услышать, и постарайся, только потяни подольше…
Жан-Лу продолжил разговор. Его голос звучал мрачно.
– Зачем этот вопрос? Ты ведь знаешь, что здесь.
– Мне нет до них никакого дела. Они – пустое место. Меня интересуешь ты.
– Почему я? Почему именно я?
Опять молчание.
– Я уже сказал тебе: потому что ты такой же, как я, – голос без лица. Но тебе повезло – из нас двоих только ты можешь подняться утром и выйти на солнечный свет.
– А ты не можешь?
– Нет.
В этом коротком односложном ответе заключалось абсолютное отрицание, не допускающее никаких возражений, полный отказ.
– Почему? – спросил Жан-Лу.
– Потому что кое-кто так решил. И я мало что могу сделать…
Молчание. Клюни повернулся к Фрэнку и в изумлении прошептал:
– Он плачет…
Снова долгое молчание, наконец, неизвестный заговорил.
– Я мало что могу сделать. Но есть только один способ устранить зло – сразить его при помощи того же зла.
– Зачем совершать зло, когда столько людей вокруг готовы помочь тебе?
Снова томительное молчание, и, наконец, голос произносит гневный приговор.
– Я просил помощи, но та единственная, которую я получил, убила меня. Скажи это ищейкам. Скажи это всем. Жалости не будет, потому что ее нет, прощения не будет, потому что и его нет, мира не будет, потому что его тоже нет. Только кость для твоих ищеек…
– Как это понимать?
Он замолчал и на этот раз надолго. Потом сумел, видимо, справиться со своими чувствами, и его голос зазвучал, как дуновение легкого ветерка.
– Ты ведь любишь музыку, Жан-Лу?
– Люблю. А ты?
– Музыка меня не предает, музыка – цель жизни. Музыка – сама жизнь.
Неожиданно, как и в прошлый раз, зазвучала музыка, медленная и волнующая партия электрогитары. Всего несколько отдельных протяжных нот, – музыкант словно разговаривал со своим инструментом.
Фрэнк узнал мелодию «Samba Pa Ti», слегка видоизмененную фантазией исполнителя. Одинокая гитара, надрывный всплеск и сразу же гром аплодисментов.
И так же внезапно, как зазвучала, музыка умолкла.
– Вот она, кость, которую у тебя просили ищейки. А теперь мне пора идти, Жан-Лу. Сегодня ночью у меня дела.
Диджей спросил его дрожащим голосом:
– А что ты будешь делать сегодня ночью?
– Ты знаешь, что я делаю по ночам, друг мой. Отлично знаешь.
– Нет, не знаю. Прошу тебя, скажи.
Тишина.
– Не моей рукой написаны те слова, но теперь уже все знают, что я делаю по ночам…
Снова молчание, оглушившее всех, подобно барабанному бою.
– Я убиваю…
Голос умолк, но продолжал звучать в ушах, словно карканье ворона на телефонных проводах. Последние слова подействовали, как вспышка магния. На какой-то миг все застыли, будто на фотографии, не в силах даже перевести дыхание.
Фрэнк очнулся первым.
– Морелли, зови ребят и посмотри, что удалось сделать. Лоран, ты уверен, что все записано?
Режиссер сидел за столом, обхватив голову руками. За него ответила Барбара.
– Конечно. Могу я теперь упасть в обморок?
Фрэнк посмотрел на нее. Вместо лица – белое пятно в окружении рыжих волос, руки слегка дрожат.
– Нет, Барбара, вы мне еще нужны. Перепишите разговор на кассету, она потребуется мне через пять минут.
– Уже сделано. Я приготовила второй магнитофон во время паузы и включила его, как только начался разговор. Надо только перемотать пленку на начало.
Морелли бросил на девушку восхищенный взгляд и постарался, чтобы она его заметила.
– Отлично. Молодец. Морелли?
Морелли оторвал взгляд от Барбары и покраснел, будто его застали на месте преступления.
– К нам уже идет техник. И насколько я понял, не с хорошими новостями.
В студию вошел молодой темнокожий человек явно африканского происхождения. Фрэнк поднялся.
– Ну что?
Техник пожал плечами. На его темном лице было написано сожаление.
– Ничего. Мы не смогли определить телефон. Этот мерзавец использовал какое-то весьма эффективное устройство…
– Это был мобильник или стационар?