Фрэнк прошел дальше в короткий коридор, ведущий в спальню. Слева была открыта дверь в ванную, там тоже было пусто и вроде бы все в порядке. На пороге спальни у Фрэнка перехватило дыхание.
– Дерьмо, дерьмо, тысячу раз дерьмо! – в сердцах вскричал он, испытывая сильнейшее желание сокрушить все, что еще осталось не сломанным в этом доме.
Осторожно, глядя, куда ступает, Фрэнк шагнул вперед. В центре комнаты, на мраморном полу в луже крови лежало ничком тело Роби Стриккера. Вся комната, казалось, была залита кровью. На Роби была та же рубашка, что и тогда, когда они с Фрэнком расстались, только теперь насквозь пропитанная кровью и прилипшая к телу. На спине видны были следы многочисленных ножевых ударов. Лицо представляло собой сплошной кровоподтек с глубокой раной на левой щеке. Кровь из нее залилась в рот. Левая рука была неестественно согнута.
Фрэнк наклонился и пощупал горло. Пульса не было. Роби Стриккер был мертв. Фрэнк поднялся, слезы гнева застилали ему глаза.
Еще один. В ту же ночь. Еще одно проклятое убийство, спустя несколько часов после первого. Он тихо проклял весь мир, день, ночь, и свою судьбу, вынуждающую его гоняться за призраками. Проклял Никола, втянувшего его в эту историю, и себя самого, поддавшегося на уговоры.
Он снял с ремня рацию и нажал кнопку.
– Фрэнк Оттобре вызывает Никола Юло.
Щелчок, шорох, и наконец голос комиссара.
– Говорит Никола. Слушаю тебя, Фрэнк.
– Теперь я должен сообщить известие, которое потрясет тебя, Ник. Плохая, очень плохая новость.
– Черт побери, что еще случилось?
– Роби Стриккер мертв. В своей квартире. Убит.
Юло разразился такими ругательствами, что от них мог побледнеть даже солнечный свет. Фрэнк прекрасно понимал, что он сейчас испытывает. Когда гнев выплеснулся и перестала трещать рация, комиссар потребовал объяснить самое главное.
– Никто?
– Нет, убит и все. Лицо в порядке и надписи на стене нет.
– А что там за обстановка?
– Я говорю только о том, что понятно с первого взгляда. Смерть не была мгновенной. На него напали и искромсали ножом. Повсюду следы борьбы и на полу море крови. Убийца думал, что он уже мертв, и ушел, когда тот был еще жив… Тебе покажется странным, но этот несчастный подонок Роби Стриккер, умирая, сделал гораздо больше, чем сумел совершить за всю свою жизнь…
– Что же?
– Прежде, чем умереть, он написал на полу имя своего убийцы.
– Мы его знаем?
Фрэнк слегка понизил голос, словно хотел, чтобы Юло получше осознал то, что сейчас услышит.
– Я знаю его. На твоем месте я вызвал бы Дюрана и заставил бы его выдать ордер на арест Райана Мосса, капитана армии Соединенных Штатов.
Дверь открылась, и Морелли шагнул в небольшую комнату, пустую, без окон.
Он прошел к серому пластиковому столу, за которым сидели Фрэнк и Никола Юло, и положил перед ними несколько еще влажных черно-белых снимков. Фрэнк взял их, просмотрел и повернул один к человеку, сидящему напротив. Наклонившись, подтолкнул, на другой край стола.
– Вот посмотрите. Не говорит ли это вам о чем-нибудь, капитан Мосс.
Райан Мосс, сидевший в наручниках на стуле, едва взглянул на снимок, как на предмет, не имеющий к нему никакого отношения, и перевел на Фрэнка свои карие, лишенные всякого выражения глаза.
– И что же?
От тона его мурашки побежали по коже у Морелли, стоявшего у двери, рядом с французским зеркалом во всю стену. [55] По другую, прозрачную его сторону находились Ронкай и Дюран, спешно прибывшие в полицейское управление при известии о двух новых убийствах.
Фрэнк вел допрос по-английски, и оба говорили довольно быстро. Морелли, хоть и не понимал некоторые слова, все же знал язык достаточно хорошо, чтобы убедиться – у арестованного вместо нервов стальные канаты.
Поставленный перед очевидным, он проявлял спокойствие и хладнокровие, каким позавидовал бы и айсберг. Обычно в подобной ситуации даже самые закоренелые преступники сдавались и начинали мямлить. Этот же одним только своим видом внушал страх, даже с наручниками на запястьях. Морелли подумал об этом несчастном Роби Стриккере – каково было тому увидеть перед собой капитана с ножом в руке. Паршивая история, действительно паршивая. И она клинком вонзилась в другую, совсем уже поганую.
Морелли не мог забыть несчастное обезображенное тело Григория Яцимина, уложенное на кровать запоздалой жалостью своего убийцы.
Фрэнк откинулся на спинку стула.
– Так вот, на полу, мне кажется, лежит труп. Или нет?
– И что же? – повторил Мосс.
– Вам не кажется странным, что рядом с трупом написано ваше имя?
– Нужно иметь богатое воображение, чтобы увидеть мое имя в этой кляксе.
Фрэнк оперся локтями о пластиковый стол.
– А я бы сказал, напротив, что только твои дерьмовые глаза не хотят видеть очевидное.
Мосс улыбнулся. Это была улыбка палача, нажимающего на рычаг люка в полу.
– В чем дело, мистер Оттобре, у тебя сдают нервы?
Улыбка, которой Фрэнк ответил Моссу, была улыбкой повешенного, у которого оборвалась веревка, предназначенная удушить его.
– Нет, капитан Мосс. Это у тебя сдали нервы сегодня ночью. Я видел, как ты разговаривал со Стриккером у входа в «Джиммиз», когда мы за ним приехали. Не знаю, как ты вышел на него, но именно это я и намерен выяснить. Увидев нас, ты скрылся, только недостаточно быстро. Хочешь расскажу, как дальше развивались события? Ты наблюдал за домом Стриккера. Когда мы ушли, подождал еще немного. Видел, как ушла его девушка. Поднялся наверх. Вы поссорились. У бедняги, должно быть, не выдержали нервы, у тебя тоже, вы подрались, и ты ударил его ножом. И решил, что он умер, но у Стриккера хватило времени написать твое имя на полу.
– Это все твои бредни, мистер Оттобре. Не знаю уж, какое лекарство тебе давали, когда лечили, но, по-моему, перестарались. Видно, что ты плохо знаешь меня…
Взгляд Мосс сделался стальным.
– Если я пускаю в ход нож, то не ухожу, пока не уверен, что противник мертв.
Фрэнк поднял руку.
– Похоже, ты допускаешь промахи, Мосс.
– О'кей. Вот теперь, полагаю, я имею право отвечать на вопросы только в присутствии моего адвоката. В Европе действует это правило, не так ли?
– Конечно. Хочешь адвоката – имеешь право получить его.
– Тогда отправляйтесь вы оба в задницу. Не скажу больше ни слова.