Он поднялся и прошел к окну, откуда виднелась часть Гудзона. Чистое, ясное небо, но звезд не разглядеть. Яркие огни города обычно затмевали их.
Возвращаясь из Гарлема, они с Вивьен обменялись впечатлениями. Увидев, что его усадили в машину, Вивьен догадалась, что дело нечисто. И когда огромная машина двинулась, она незаметно отправилась следом за ней, держась на приличном расстоянии, но не теряя из виду объект наблюдения.
Когда машина свернула в тупик, Вивьен остановила свою «вольво» у тротуара, вышла и увидела, как она въехала на склад. Подойдя к двери, обрадовалась, что штора опущена не до самой земли. Это и позволило ей неслышно проникнуть внутрь. Она легла на землю и проползла под шторой, воспользовавшись узким проемом.
Потом она пошла на голоса, доносившиеся из-за угла, и осторожно выглянула, чтобы понять, что там происходит. Увидела Ламара за столом и гориллу рядом с Расселом. Когда следовала за машиной на расстоянии, в плотном транспортном потоке, она не могла рассмотреть сидевших в ней людей и подумала, что Джимбо — водитель, а потому не предполагала, что есть еще один человек. К счастью, несмотря на внезапную и непредвиденную атаку, она неплохо справилась с задачей.
Они справились.
Потом Рассел объяснил ей, что произошло в вестибюле, когда он приехал домой, и позволил Вивьен улыбнуться по поводу своего нового положения бездомного. Он тоже улыбнулся. И рассказал о любезности Зефа, одолжившего ему пятьсот долларов.
— И что же ты теперь будешь делать?
— Поищу гостиницу.
— Деньги, которые я отдала тебе, — это все, что у тебя есть?
— В данный момент боюсь, что да.
— Если хочешь остановиться в каком-нибудь приличном месте, этих денег хватит дня на два в лучшем случае. А я не хочу ездить в машине с человеком, который спит где придется.
Рассел не удивился такому обескураживающему и категорическому выводу. И все же пришлось признать очевидное:
— У меня нет другого выхода.
Вивьен сделала неопределенный жест.
— В гостиной есть диван-кровать. Думаю, в ближайшие дни нам мало придется спать. Если хочешь и дальше следить за событиями, лучше оставайся у меня. Не хочу мотаться за тобой по всему городу. Если согласен, диван твой.
Рассел не раздумывал:
— Наверное, почувствую себя, как в отеле «Плаза».
Вивьен рассмеялась. Рассел не понял, почему, но тут же услышал подсказку:
— Знаешь, как мы называем ту камеру, куда тебя посадили, когда арестовали?
— Не говори. Хочу угадать. Не «Плаза» ли, случайно?
Вивьен кивнула. Рассел понял шутку.
— Похоже, выколачивание долгов с тобой на пару стало теперь моей специальностью. Впрочем, это мне всегда удавалось неплохо.
Расселу приятно было вспомнить этот разговор.
Тогда в машине у них возникло что-то вроде дружеского сообщества, скрепленного общей задачей — найти преступника, который убил сотни людей и намеревался повторить свое злодеяние.
Рассел открыл одну из своих сумок, где лежали ноутбук и фотоаппараты — единственные священные для него вещи, с которыми он не мог расстаться.
Прежде чем приехать домой к Вивьен, они заехали в окружное управление полиции и оставили там рамочку с волосами Митча Спарроу, а потом и на Двадцать девятую улицу, где Рассел забрал из своих чемоданов, оставленных в камере хранения, самое необходимое.
Включив ноутбук, он с удивлением обнаружил, что беспроводная связь работает, и вышел в интернет. Просмотрел свою почту. Ничего особенного. Все как обычно.
«Тайм Уорнер Кейбл» объяснял, почему прекратил обслуживание, какое-то агентство излагало причины, по которым вскоре он получит письмо от адвоката, а Айвен Дженази, приятель, очень хороший фотограф, интересовался, куда он пропал. Единственный, кстати, у кого он не занимал денег.
Что касается остальных писем, их содержание не отличалось разнообразием — отказано в услуге или не возвращен долг. Рассел почувствовал себя неуютно. Ему почудилось, будто, читая эти электронные письма, он вторгся в личную жизнь какого-то незнакомого человека, настолько далек он оказался сейчас от того, кому они адресованы.
Он ушел из почтовой программы в «Ворд», открыл новый документ, подумал немного и решил сохранить его под названием «Вивьен». И принялся записывать отдельные соображения, которые появились у него, когда эта история еще только началась.
Он словно завязывал узелок на платочке своей памяти всякий раз, когда те или иные события приводили к каким-то интересным мыслям. Он писал легко и непринужденно, словно между мозгом, пальцами и клавиатурой компьютера имелась самая непосредственная связь. Он даже не мог бы точно сказать, как это происходило — нравилось ли ему писать или только увлекали события, которые описывал. Впрочем, это и не имело значения, так или иначе все выливалось в черные строки на светлом экране. Ему доставляло удовольствие легко и свободно излагать свою мысль.
Когда он написал почти две страницы, его отвлек голос Вивьен:
— Теперь твоя очередь, если хочешь.
Он повернулся к ней. В легком спортивном костюме, в домашних тапочках на босу ногу, она источала аромат свежести и олицетворяла само простодушие. Рассел помнил, как она ответила на нападение человека, который был втрое крупнее нее, и как обезвредила его. Видел, как она держала под прицелом двух других бандитов. Видел, как обращалась с этими оторопелыми типами, словно с тряпками.
Он считал ее опасной женщиной. Но только сейчас, именно в этот момент, когда она предстала перед ним совершенно беззащитной, понял, до какой же степени она опасна.
Рассел обернулся к фотографии в рамочке, где улыбались женщина и девочка, и подумал, что самое естественное место Вивьен — рядом с этими красавицами, которым она ничуть не уступает.
Он снова перевел задумчивый взгляд на нее и молчал так долго, что она даже удивилась:
— Эй, что с тобой?
— Однажды, когда эта история закончится, ты должна позволить мне сделать несколько снимков.
— Меня? Шутишь?
Вивьен указала на фотографию в рамочке:
— Вот моя сестра — это действительно наша семейная фотомодель. А я не столько женщина, сколько полицейский, не забыл еще? Я даже понятия не имею, как нужно держаться перед объективом.
Того, что ты делаешь сейчас, было бы более чем достаточно, подумал Рассел.
Он понял, что, несмотря на уклончивый ответ, его просьба все же ей приятна, и заметил удивление и неожиданную робость, которую обычно, по всей видимости, она прятала, прикрываясь полицейским значком.