— Ты вернулась в разведку?
— Ты сейчас это понял или еще тогда?
— Еще тогда. Хотя ты здорово шифровалась от меня, но я видел, что ты переменилась: стала жестче, собраннее. Домохозяйки такими не бывают.
— Почему же ты молчал?
— А что я мог сказать? «Не надо, Кэтрин, возвращайся к кастрюлям и подругам»? И потом, я не был уверен, что твой ведьмовский дар полностью исчез. Я отчасти даже боялся тебе в чем-либо перечить.
Она горько усмехнулась:
— Боялся, что я обрушу на тебя свои чары?
— Боялся, что ты бросишь меня, уйдешь и не вернешься. А на кого ты стала работать? На англичан?
— На американцев. События одиннадцатого сентября заставили меня вспомнить о том, что я наполовину американка. У меня сохранились кое-какие контакты еще с прежних времен, и я предложила свои услуги группе антитеррора.
Роберт удивленно приподнял брови.
— Стала аналитиком?
— Не только. Была инструктором, да и сама решила вернуть себе былую форму. Помнишь, я часто ходила на йогу? Так вот это была не йога.
— И у тебя получалось?
— Не забывай, что я была отличницей еще в восемьдесят шестом, когда поступила на службу в военную разведку. Здесь на меня нарадоваться не могли. Я была лучшей.
— Зачем ты мне сейчас это все рассказываешь?
Лицо Кэтрин вновь помрачнело.
— Ты утомился, милый? Хочешь спать?
— Нет, я…
— Тогда заткнись и слушай! Видеть тебя не могу!
Она вновь отвернулась к окну.
— Прости.
— Мне нужно тебе это рассказать. Чтобы ты понял, как я отношусь к предательству и что я под этим имею в виду. — Голос ее на мгновение дрогнул. — Чтобы ты понял, мерзавец, как поступил со мной.
В глазах ее вновь блеснули слезы. Честно сказать, Роберт не думал, что его признание будет иметь такие последствия. Он-то, дурачок, был готов к тому, что она просто даст ему по морде, соберет вещи и молча уйдет…
— Прости, — снова пробормотал он, но осекся, натолкнувшись на взгляд Кэтрин.
Она быстро поняла, к чему он клонит, и не дала ему возможности продолжить. Он хочет, чтобы она сейчас вновь ударила его, а потом рухнула ему в объятия и заплакала, как девчонка? Не дождется.
— Дай мне договорить. Ты ничего не поймешь, если это не услышишь.
— Хорошо, продолжай.
— В 2002 году, штудируя аналитические записки об очередной группе людей, которые вызывали у нас подозрения, я насторожилась. Мое внимание привлек один человек — мы тогда занимались учеными. И вот один из них, американец арабского происхождения, работал в лаборатории в Брукхейвене. Он был физиком-ядерщиком и приехал в Штаты всего за два-три года до того. Он вызывал определенные опасения — не у моих коллег, только у меня.
— Ты использовала свой дар в работе с ним? Ты же говорила, что он исчез после того, как ты бросила разведку?
— После того, как я потеряла Тарика?
— Да.
— Так вот представь себе, что тот араб-американец в Брукхейвене как раз и был Тариком.
— Ты же говорила, что ничего не знала о его судьбе.
— Я солгала тебе. Я тебе много лгала, Роберт. Но не изменяла.
— Я это уже понял.
— Он выжил и сумел выбраться из своей страны. Но это-то и показалось мне странным, и я решила, что он все-таки согласился работать на своих. Все остальные версии выглядели фантастическими.
— И что ты сделала?
— Мне стыдно за то, что я сделала.
— Ты любила его, и он тебя любил. Собственно, ради тебя он и предал свою страну.
— Да. И я решила это использовать. Я устроила так, что мы с ним встретились. Как будто совершенно случайно. Я изобразила изумление, радостный шок, слезы и все такое. Он рассказал мне о своем чудесном спасении, и я только удивленно цокала языком, не веря ни единому его слову. Мы вновь сблизились.
— Вы стали встречаться?
— Да.
— Ты спала с ним?
— Н-нет, — после паузы сказала Кэтрин.
— Но давала ему понять, что в принципе не против?
— Разумеется.
— А что было потом?
— А потом американские войска вошли в Ирак. Спустя пару недель после этого я отвела его в одно место, где благополучно сдала.
— Кому?
— Своим.
— Господи!
— Я убеждала себя, что исполняю свой святой долг. Собственно, так оно и было на самом деле. А потом в газетах стали публиковать снимки из Абу-Грейб и репортажи обо всех тех ужасах, которые там творились. Я-то, положим, была наслышана об этом и раньше.
— И как ты к этому относилась?
— Разумеется, меня тошнило от этого.
— И что ты сделала?
— Я вновь ушла. Я поняла, что мне лучше жить с тобой, чем работать, Роберт. А потом был День Великого затмения…
— И мы зачали Мосса. Помнишь, как мы радовались тому, что ты станешь матерью? В твои-то сорок три?
— Я хорошо помню, как его лишилась.
— Мы его лишились.
— И помню, что потом была холодна с тобой. Не хотела тебя. Не хотела ничего.
Роберт едва удержался, чтобы не сказать ей, что именно так все и было. Что она не просто не хотела его и была холодна, а унизила его, выселив из общей спальни в другую комнату. Что так мужчин унижать нельзя. Что они по природе своей мстительны. Что рано или поздно это должно было аукнуться.
Но вслух он сказал совсем другое.
— Я не виню тебя, Кэт, ни в чем.
— Мне всегда казалось, что у Мосса был брат-близнец.
— Я помню, ты говорила об этом.
— Когда мне сделали первое УЗИ и сказали, что плод один, я им не поверила.
Роберт отлично помнил, что Кэтрин так до конца и не смирилась с гибелью младенца. Ей казалось, что Мосс не умер. Или что несуществующий брат его не умер. Врачи уверяли Роберта, что это обычная посттравматическая реакция женщины, пережившей выкидыш.
— Ты думал, наверное, что я сошла с ума.
— Я не знал, что и подумать. Я лишь чувствовал, что, потеряв Мосса, теряю еще и тебя. Мне страшно хотелось близости с тобой. Страшно. Ты даже не представляешь, как мне этого хотелось. А потом, когда я понял, что от тебя этого не дождешься, я просто стал хотеть женщину. И когда… когда это случилось, я понял, что возвращаюсь к жизни.
— Тебе понравилось с ней?
Она смотрела ему прямо в глаза. Не мигая.
— Зачем тебе это?