Когда Лохиван протянул руку к ее шее и коснулся повязки, Шарисса поняла, что не может сделать ничего. Бороться? Даже если среди этих враадов она и обладала самой большой магической силой, едва ли она смогла бы бросить вызов им всем и победить. Баракас будет наиболее хорошо защищенной целью. Бежать? А куда ей идти? Что случилось бы с Темным Конем… или даже с Фононом, с которым она заключила договор? Она едва ли смогла бы бежать без них — особенно учитывая, что оба они сейчас так беспомощны. И кто скажет, насколько пострадает Темный Конь?
Лохиван снял волшебную повязку с ее шеи, но радости Шарисса не почувствовала. Теперь ее грозила задушить другая повязка. Повязка, сотканная из страха за других — особенно за Темного Коня. Она видела теперь, почему Баракас пропустил мимо ушей ее оскорбления — он знал, что Шарисса будет следовать за ним хотя бы потому, что она не могла покинуть друга. Баракас мог бы даже и не знать о ее посещении Фонона, но он определенно знал, что для волшебницы значит вечноживущий конь.
— Шарисса… — пробормотал Темный Конь; его тон указывал, что он знает, почему Шарисса сейчас не сделала ничего — хотя ее способности восстановились.
Она снова оказалась одна перед главой клана. Лохиван отступил назад. Шарисса медленно подняла руку к горлу и рассеянно потерла кожу. Этот жест неожиданно напомнил ей, что многие Тезерени постоянно чешут шею. Она опустила руку.
— Хорошо, — сказал Баракас, кивая. — Вы видите? Ваше благополучие, Шарисса Зери, означает для нас многое. Я хочу, чтобы вы работали с нами.
Сотрудничать? Работать с Тезерени? Было ли в этой аудиенции что-нибудь, кроме унижения? Значит, главе Тезерени понадобились ее способности?
Баракас наклонился вперед — как бы для того, чтобы обсудить что-то с волшебницей. Его голос, однако, был достаточно громок, чтобы его слышали все. `
— Будет организована еще одна большая экспедиция в горное гнездовье, покинутое людьми-птицами. Я возглавлю ее сам; отправляемся завтра утром. — Он бросил взгляд на Темного Коня. Хотя призрачный скакун повернул голову и яростно взглянул на Баракаса, было очевидно, что он по-прежнему мог сделать лишь немногое. Какое-то заклятие связывало его с ящиком, и он мог двигаться лишь подчиняясь желанию главы клана. Его можно было сравнить с марионеткой.
Притворившись, что он позабыл о вечноживущем, Баракас взглянул на настороженную волшебницу и продолжил:
— Ваши знания и умения будут неоценимы при осуществлении наших усилий, госпожа Шарисса. Мы хотели бы, чтобы вы присоединились к нам.
«Или Темного Коня заставят страдать?» — спросила она себя. Высказал ли Баракас эту негромкую, завуалированную угрозу — или же исхитрился сделать так, что она теперь будет видеть мнимые интриги в каждой мелочи, в каждом его дыхании?
— Какая вам польза от меня? Даже сейчас, когда я не ношу ваш пустячок и полностью владею своими способностями, я не могу делать ничего из того, что можете сделать вы. — Теперь была се очередь взглянуть на Темного Коня. — Достойными средствами — или недостойными. — Снова Тезерени оживились. Нормальный совет под председательством Баракаса, вне сомнения, заключался в том, что он произносил речь, а подданные кивали в безмолвном повиновении. Даже резкости Шариссы — как бы напрасны они ни были — раздражали Тезерени и принятых в их клан чужаков.
Баракас откинулся на спинку трона. Настало время для решающей атаки. Шарисса успокоилась и задала себе вопрос: чем он может вынудить ее добровольно принимать участие в делах Тезерени.
— А разве основатели не представляют для вас особый интерес?
Она промолчала, боясь того, что могло бы обнаружиться. Он понял выражение ее лица и кивнул.
— Пернатые — просто последние из долгой цепи поселенцев. А первыми и истинными властителями — если эти слова соответствуют действительности — были основатели — наши проклятые богоподобные предки!
— Основатели… — прошептала она. Ее сила начала покидать ее, поскольку она поняла, что Баракас в точности знал, как играть на ее желаниях.
Шарисса не могла и не хотела смотреть в сторону Темного Коня; она опустила голову и ответила тише и покорнее: «Я пойду с вами».
Баракас, предводитель Тезерени, величественно кивнул и, взглянув на своих людей, объявил: «Аудиенция окончена» .
Толпа — легион молчаливых призраков — начала расходиться. На плечо Шариссы мягко легла рука. Она подняла голову и взглянула на Лохивана, не видя его. Ее мысли вернулись на пятнадцать лет назад, когда ее неоднократно использовали в своих целях другие — в основном из-за недостатка у нее опыта в общении с людьми. А теперь похоже было, что этих полутора десятилетий просто не было. Она снова вернулась в те времена и почувствовала себя ребенком. Огорчение и гнев кипели в груди, как никогда прежде.
Ее выражение, должно быть, изменилось, потому что Лохиван быстро снял свою руку с ее плеча.
«Я не позволю, чтобы мной управляли снова!» Последний раз это привело к смерти друга. Волшебница резко повернулась и вслед за другими направилась из зала; даже не поклонившись предводителю Баракасу и госпоже Альции — хоть это, вероятно, и следовало сделать. Лохиван, помедлив, был вынужден следовать за Шариссой. Она отправится с Тезерени в пещеру. И сделает все, что возможно, чтобы разгадать смысл того наследия, которое оставили там основатели и их преемники. Она найдет способ освободить Темного Коня… да и Фонона тоже.
И прежде всего она, так или иначе, добьется, чтобы Тезерени — и особенно их глава — никогда не смогли воспользоваться этим наследием.
За два дня, проведенных среди квелей, Геррод не нашел ответа ни на один из своих вопросов. Он все еще не имел никакого представления, как долго он пребывал в Пустоте. На его взгляд, это были просто несколько часов, но из разговоров с Дру он знал, что время шутит шутки, когда дело касается области, где царит небытие. То, что представлялось часами, могло оказаться целыми месяцами. Насколько он мог судить, люди его бывшего клана погибли — или, что хуже, Шарисса сделалась ценным членом клана, женой наследника и матерью его детей.
Сильный удар по спине бросил его на землю. Вокруг него квели издавали хором гудящие звуки. По предыдущему общению с ними он пришел к выводу, что эти звуки у них означали смех.