— Они поместили фото, где у меня складка жира! Что ты на это скажешь, а? Это недопустимо, я этого не собираюсь допускать и не допущу!

— Манон, ты возьмешь трубку и ответишь «Пари-Матч» на их вопросы, но если ты хоть раз произнесешь слова «искусственный член», полетишь в Штаты чартером.

— Неет! Мне осточертели вопросы! Удачно ли прошли съемки? Сработались ли вы со своими коллегами? Что вы чувствовали, снимаясь у Каренина? Близка ли вам ваша героиня? Ты знаешь, сколько раз я это повторяла, а, знаешь?

— Будьте добры, уберите свои когти с моей руки, мадам, я за рулем, и мне несколько неудобно переключать скорости.

— Нахал! Ты уволен!

— Никто не уволен, — повторяет Дерек, — и кончай царапать Жоржа, он за рулем.

— Дерек, эту полоумную надо посадить под замок и выпороть кнутом.

— Спасибо, Мирко, сейчас пока не стоит.

— Что такое кнут?

— Это русская плетка, которой наказывали преступников, — отвечает Дерек, он всегда готов услужить, если вам нужна справка.

— Ах ты, мерзавец! — говорю я и выливаю свой бокал на белый костюм Мирко.

— Дрянь, — рычит он, — я бы тебе показал, что почем, если б ты не трахала босса искусственным членом…

— Мирко, ты уволен, — говорит Дерек.

— Никто не уволен, — возражаю я, — Мирко прав.

— Мирко попросту хочется тебя убить.

— Манон, «Резервуар Продакшн» на проводе!

— Срать я хотела на «Резервуар Продакшн», пусть валят на хер!

— Манон Д. хочет на вас срать, месье, так что можете валить на хер, — добросовестно передает Эмма.

Я вырываю у нее телефон:

— Здравствуйте, это Манон Д., извините за нелюбезность моей пресс-атташе, она очень тяжело переносит перемену пола.

— Да что ж она опять несет, — стонет Дерек, — я больше не могу, Эмма.

— Нет, ну это уж чересчур, — заводится Эмма, — за пятнадцать лет работы насмотрелась я на мерзавок, но чтоб такая…

— Кнут, говорю вам! Нужен кнут.

— Ладно, кончайте, вы оба, эта женщина, быть может, однажды будет вынашивать моих детей, так что выбирайте выражения.

— Да, да, — продолжаю я, — еще две недели назад ее звали Роберто и она крутила великую любовь с воздушным гимнастом… Именно, с великим классиком сверкающего трико… Это надо было видеть, Эмма на «харлее», с баками…

Эмма на ходу выпрыгивает из машины.

— Ну вот и готово, больше эта идиотка никого грузить не будет, — говорю я и швыряю трубку прямо в морду стажеру, и в эту секунду мы тормозим перед особняком Каренина, опоздав ровно на пятьдесят три минуты.

И тут же началась эта чертова пресс-конференция, у меня даже не было времени глотнуть кофе, Дерек, Каренин и Эдриан демонстрировали профессионализм высшей пробы, а я — революционную болтологию, Дерек готов был меня задушить, я платила ему взаимностью. На вопрос: «Это ваша первая роль в кино, вам посчастливилось работать с Карениным, сознаете ли вы, как вам повезло?» — ответила: «Это моя первая роль в кино, и я ожидала чего-то большего, чем торчать круглыми сутками на грязной съемочной площадке и выслушивать оскорбления от старого придурка, чья голубая мечта — превратиться после смерти в скрипичный ключ», — на вопрос: «Что вы думаете о Чехове?» — я ответила: «Ничего, кроме того, что он уже помер и больше не будет долбать нам мозги своими пьесами», на вопрос: «Близка ли вам ваша героиня?» — я ответила: «Между мной и Ниной три большие разницы: во-первых, я не актриса-неудачница, иначе бы меня тут не было. Во-вторых, денег у меня куры не клюют. В-третьих, я мою голову». На вопрос, хорошие ли сложились у меня отношения со съемочной группой, я ответила, что гримерша меня била, тут Каренин встал и покинул пресс-конференцию, хватаясь за сердце, и пока все почтенное собрание усердно фотографировало его, в бешенстве выходящего из зала, и меня, в припадке буйного ликования, я схватила микрофон и проорала: «Не забудьте упомянуть, что я алкоголичка, что снималась я бухая, не забудьте упомянуть, что этот психопат Каренин за два месяца расколотил двести четырнадцать мегафонов, что продюсер каждый вечер отправлялся в Рим в бордель, а главное, главное, не забудьте написать, что этот фильм — говно, такого хренового фильма вы еще не видели и не увидите, самое большое говно, какое только выходило в прокат, а главное, а главное, не забудьте все свалить отсюда на хер, журналюги поганые!»

Потом меня вывели, и всех, кто был в зале, тоже, и эта пресс-конференция кончилась, и пока Мирко волок меня на выход, я смеялась без остановки, смеялась так громко, что кругом могли подумать, будто я ору, могли подумать, будто я реву, впрочем, на глазах у меня стояли слезы, и даже не стояли, а лились, целый фонтан слез, так я хохотала, а моя икота звучала как рыдания, это было так смешно, так смешно, что Дереку пришлось дать мне пощечину, чтобы я прекратила, но я и после этого не смогла прекратить, все мое тело смеялось, и я растянулась на земле, руки и ноги ходили ходуном, меня трясло, трясло, я уже даже не знала, почему смеюсь, даже не знала, что продолжаю смеяться, Дерек держал меня за руки, Мирко за ноги, и я слышала, как кто-то, наверно Жорж, вызывал скорую, и там, где я упала, на земле была кровь, и у меня перехватило дыхание, а потом — пустота.

Глава 12
Сбой

ДЕРЕК. Это был на редкость некрасивый мир. Я больше не выходил из дому. Я был почти как Майкл Джексон.

Я еще вовсю бунтовал, еще не вышел из взвинченного постподросткового возраста. Я был почти как Эминем.

Я запирался наверху, в своей башне из слоновой кости. Почти как проклятый поэт.

В том мире природные запасы красоты были исчерпаны. Мы проживали последние остатки. Сам я читал только тех, кто уже умер, слушал только тех, кто уже умер или умирал. Некоторые из них считали себя вполне здоровыми и не знали, что умирают. Потому что в конечном счете существовали лишь благодаря взгляду других. А другие предпочитали смотреть телевизор. А не авторское кино.

В этом мире миллионы сравнительно нормальных людей, то есть довольно уродливых и скорее глупых, как полагается по норме, требовали права демонстрировать свое уродство и глупость миллионам других уродов и глупцов, которые с удовольствием глядели на своих пафосных ближних, не зная, что перед ними не экран, а зеркало. Мы готовы платить за зеркало два раза в месяц, а чтобы не слишком туго затягивать пояса, возьмем ссуду, чтобы выплатить кредит, а может, и новую ссуду, чтобы погасить первую. А потом, когда судебные исполнители прижмут нам хвост, окажемся по ту сторону зеркала и будем разоблачать.

Разоблачение — болезнь эпохи, одна из многих. Мы будем разоблачать общество, потому что, в конце концов, недопустимо, чтобы это общество, виновное практически во всех нынешних бедах, требовало вернуть то, что дало взаймы. Чтобы оно обирало семьи честных тружеников, со всеми их спиногрызами на горбу, чтобы ОНО ВОРОВАЛО У НИХ ДОМАШНЕЕ КИНО! У, это общество!