Обороняющиеся бились отважно, но враг вдесятеро превосходил их числом. Крестоносцы наступали подобно морскому приливу, размывающему берега. Они проламывали стену, сносили целые участки укреплений.
Тренкавель отчаянно пытался сохранить подходы к реке, но надежды на победу уже не оставалось. Он приказал трубить отступление.
Под торжествующие вопли французов выжившие бойцы втягивались в ворота де Родец. Поредевший отряд виконта направился в Шато Комталь. Взглянув на картину смерти и опустошения, оставленную боем, Элэйс ужаснулась. Ей не раз приходилось видеть смерть, но не в таких количествах. Зрелище этой бойни, этой бессмысленной растраты жизней, отравляло ей кровь. Ложь! Теперь она поняла, как лживы были chansons à gestes, [101] которыми она заслушивалась в детстве. В войне нет благородства. Только смерть.
Она спустилась с башни и замешалась в толпу женщин, ожидавших возвращения воинов. Элэйс молила бога, чтобы среди них был и Гильом.
«Пусть он спасется!»
Наконец подковы загремели по мосту. Элэйс сразу увидела мужа, и сердце у нее радостно подпрыгнуло. Лицо и доспехи его были заляпаны кровью, потемнели от золы, в глазах еще дотлевала ярость битвы, но Гильом был невредим.
— Твой муж сражался доблестно, дама Элэйс, — обратился к ней виконт. — Он сразил множество и многим спас жизнь. Мы в долгу перед его искусством и отвагой.
Элэйс вспыхнула.
— Скажи мне, где твой отец?
Элэйс указала в северо-западный угол двора.
— Мы следили за битвой с башни, мессире.
Гильом спешился и отдал поводья своему конюшему.
Элэйс застенчиво приблизилась к нему.
— Мессире?
Он взял ее холодную бледную руку, поднес к губам.
— Тьерри сбили, — сказал он бесцветным голосом. — Сейчас его принесут. Тяжело ранен.
— Мессире, я сожалею…
— Мы были как братья, — продолжал он. — И Альзо тоже. Он всего на месяц старше меня. Мы всегда друг за друга заступались. Вместе зарабатывали на меч и кольчугу. И в рыцари его посвятили в ту же Пасху, что меня.
— Я знаю, — мягко сказала она, притянув к себе его голову. — Идем, я помогу тебе разоблачиться, а потом постараюсь помочь Тьерри.
Она видела, что глаза у него блестят от слез, и заторопилась, чтобы он не подумал, что она заметила.
— Идем, Гильом. Отведи меня к нему.
Тьерри вместе с другими тяжелоранеными отнесли в Большой зал. Искалеченные и умирающие люди лежали вдоль стены в три ряда. Женщины хлопотали над ними, пытаясь облегчить их страдания. С заплетенными в косы волосами Элэйс выглядела совсем девочкой.
Час за часом воздух в помещении делался все тяжелее, мухи все назойливее. Женщины редко переговаривались и трудились с упорной решимостью, зная, что, если штурм возобновится, станет еще тяжелей. Священники переходили от одного раненого к другому, выслушивая исповеди и совершая последние обряды. Двое Совершенных, укрывшись под такими же темными одеяниями, произносили последнее утешение раненым катарам.
Тьерри был в тяжелом положении. Он получил несколько ударов. Сломанная лодыжка, копейная рана в бедро, раздробленная кость… Элэйс понимала, что он потерял слишком много крови, но ради Гильома пыталась что-то сделать. Разогрела воск и, смешав с настоем листьев и корневищ костевяза, наложила остывший компресс на рану.
Оставив с Тьерри Гильома, Элэйс перешла к другим, у кого еще была надежда выжить. Она размешала в отваре лопуха толченый дягиль и, заручившись помощью одного из поварят, разносила лекарство в чашках, вливая из ложечки в рот каждому, кто еще мог глотать. Раны затянутся, если избежать заражения и не дать ему проникнуть в кровь.
Если удавалось улучить свободную минуту, Элэйс возвращалась к Тьерри, меняла повязки, хотя и видела, что надежды нет. Он был без сознания, и кожа у него приняла смертный голубовато-белый оттенок. Элэйс тронула Гильома за плечо.
— Прости, — сказала она. — Ему уже недолго осталось.
Гильом только кивнул.
Элэйс отошла в дальний конец зала. Молодой шевалье, немногим старше ее, вскрикнул, когда она проходила мимо. Элэйс остановилась, склонилась над ним. Его детское лицо сморщилось, выражая боль и недоумение, в карих глазах застыл мучительный страх.
— Тише-тише, — пробормотала она. — С тобой никого нет?
Он чуть мотнул головой. Элэйс погладила ему лоб ладонью и приподняла кусок ткани, прикрывающий щитовую руку. И тут же отпустила. У мальчика было размозжено плечо. Сквозь кожу торчали осколки костей — как камни в мутном потоке. И в боку зияла дыра. Кровь стекала из раны и лужей собиралась под ним.
Правая рука у него так и закостенела на рукояти меча. Элэйс хотела высвободить ее, но пальцы не разгибались. Тогда она оторвала от юбки кусок подола и заткнула кровоточащую дыру тряпичным комом. Достала из мешочка на поясе пузырек с валерианой и влила ему в губы двойную дозу, чтобы облегчить смертную муку. Больше здесь ничего нельзя было сделать.
Смерть не была милостивой и не торопилась с приходом. Постепенно всхлипы у него в груди становились громче, дыхание все тяжелее. Когда у мальчика потемнело в глазах, он не выдержал ужаса и заплакал вслух. Элэйс сидела над ним, напевала что-то на ухо, гладила ему лоб, пока душа не покинула тело.
— Прими Господь твою душу, — прошептала она, закрывая ему глаза.
Потом прикрыла лицо и перешла к другим. Элэйс трудилась весь день: разносила лекарства, меняла повязки. Глаза болели, руки покраснели от чужой крови. В конце дня потоки закатного света протекли в высокие окна Большого зала. Умерших унесли. Живые были устроены удобно, насколько позволяли их раны.
Изнемогающую Элэйс поддерживала только мысль, что ее ждет еще одна ночь в объятиях Гильома. У нее ныли кости, отказывалась разгибаться спина, но все это уже не имело значения.
Воспользовавшись царившей во всем замке суматохой, Ориана незаметно ускользнула к себе, чтобы встретиться со своим агентом.
— Давно пора! — буркнула она, наконец дождавшись его. — Рассказывай, что узнал.
— Еврей умер, ничего так и не сказав, но мой господин уверен, что книгу он передал вашему отцу.
Ориана скрыла улыбку и промолчала. Она никому не говорила о том, что нашла за швом плаща Элэйс.
— А что с Эсклармондой из Сервиана?
— Она храбро держалась, но в конце концов сказала, где мы найдем вторую книгу.
Зеленые глаза Орианы загорелись:
— Нашли?
— Еще нет.
— Но она в городе? Владетель Эвре знает?
— Он полагается на тебя, госпожа, и ждет от тебя вестей.