— И что? — тихо спросила она, ощущая странное беспокойство.
Ей казалось, она подслушивает рассказ, не предназначенный для чужих ушей.
— Он осмелился заговорить с ней. — Голос его дрогнул. — Ариф знал. Если бы Сажье спросил у него совета, он дал бы совет. А так — молчал.
— Может быть, Сажье не хотел слышать совета Арифа, потому что знал, каким он будет?
Бальярд слабо улыбнулся:
— Benleu. Может быть.
Элис ждала.
— И что же, — не выдержала она, когда стало ясно, что старик не собирается продолжать. — Сажье сказал ей о своих чувствах?
— Сказал.
— Ну, — жадно спросила Элис. — Что она ответила?
Бальярд повернулся и взглянул ей в лицо.
— А вы не знаете? — тяжело спросил он. — Дай вам Бог никогда и не узнать, что значит так любить, без надежды на ответную любовь.
— Но она же его любила! — горячо воскликнула Элис. — Как брата! Разве этого недостаточно?
Бальярд улыбнулся ей.
— Он удовольствовался этим, — твердо сказал он. — Но ему было этого недостаточно.
Он повернулся и зашагал к дому.
— Прошу, — сказа он, пропуская вперед Элис и снова возвращаясь к официальным манерам. — Я немного разгорячился, а вы, maidomasela Таннер, должно быть, устали в дороге.
Он вдруг показался Элис очень измученным и бледным. Она виновато покосилась на часы и увидела, что они проговорили много дольше, чем она думала. Был почти полдень.
— Ну конечно, — сказала она, предлагая ему руку.
Они вместе медленно прошли к дому.
— Если вы меня извините, — обратился он к Элис, когда они оказались внутри, — я должен немного поспать. Может быть, и вы отдохнете?
— Я и правда устала, — призналась она.
— Я проснусь и приготовлю поесть, а потом закончу рассказ. Пока не стало смеркаться и есть время не думать о других вещах.
Она смотрела, как он уходит в заднюю половину комнаты и задергивает за собой занавеску. Потом, отчего-то чувствуя себя обделенной, прихватила подушку и одеяло и вышла наружу.
Она устроилась под деревом и только тогда поняла, насколько захватило ее прошлое. Она ни разу за утро не вспомнила про Шелаг. И про Уилла.
— Чем ты занята? — спросил Франсуа-Батист, входя в комнату маленького безымянного шале неподалеку от пика де Соларак.
Мари-Сесиль держала перед собой на мягкой черной подставке для книг открытую «Книгу Чисел». Она не взглянула на сына.
— Изучаю расположение зала.
Франсуа-Батист присел к столу рядом с ней.
— Зачем?
— Чтобы запомнить различия между этим чертежом и настоящей пещерой.
Он заглянул ей через плечо.
— И много их?
— Несколько. Вот. — Ее палец завис над книжной страницей, алый ноготь чуть просвечивал сквозь защитную нитяную перчатку. — Наш алтарь расположен здесь, как обозначено. В пещере он ближе к стене.
— Но ведь тогда он должен заслонять резьбу на стене?
Она обернулась, не скрывая, что удивлена столь разумным замечанием, прозвучавшим из его уст.
— Если первые стражи так же, как Noublesso Veritable, пользовались для своих ритуалов «Книгой Чисел», расположение должно совпадать, верно?
— Этот вывод напрашивается, — признала она, — однако там нет надгробия — наиболее очевидное из различий, хотя, надо заметить, могила, где лежали скелеты, оказалась точно на том же месте.
— О тех телах больше ничего не известно? — спросил он.
Она покачала головой.
— Так мы и не узнаем, кто они были?
Она пожала плечами.
— Это важно?
— Вероятно, нет, — отозвался он, хотя мать заметила, что ее равнодушие к этому вопросу тревожит юношу.
— В сущности, — продолжала она, — я полагаю, все это не имеет значения. Главное — чертеж, тропа, которой проходит navigataire, произнося слова.
— Ты вполне уверена, что сумеешь прочесть слова по «Книге Слов»?
— Если она относится к тому же времени, что остальные пергаменты, — да, уверена. Иероглифы достаточно просты.
Предвкушение нахлынуло на нее так внезапно и остро, что она вскинула руку, словно невидимая рука схватила ее за горло. Сегодня ночью она произнесет забытые слова. Сегодня сила Грааля снизойдет на нее. Время покорится ей.
— А если О'Доннел лжет? — сказал Франсуа-Батист. — Если у нее нет книги? И Оти тоже ее не нашел?
Мари-Сесиль распахнула глаза, пораженная его жестким, вызывающим тоном. Она с неприязнью взглянула на сына.
— «Книга Слов» там, — сказала она.
Настроение ушло. Мари-Сесиль досадливо захлопнула «Книгу Чисел» и вложила ее в чехол. На ее место поставила «Книгу Бальзамов».
Внешне книги казались одинаковыми. Те же деревянные, обтянутые кожей доски переплета, скрепленные кожаными шнурами.
Первая страница пуста, если не считать выведенной в центре золотом маленькой чаши. Пуст и оборот первого листа. На третьей странице слова и знаки, которые повторялись на стенах подземелья на рю дю Шеваль Бланк.
Первая буква каждой страницы была выведена голубой, красной или желтой краской и обведена золотой каймой, но остальной текст шел сплошняком, без пробелов, показывающих, где кончается одна мысль и начинается другая.
Мари-Сесиль развернула пергамент, вшитый в середину книги. Между иероглифами виднелись выведенные зеленым цветом рисунки растений и символы. Годы исследований, на которые ушла немалая часть состояния Л'Орадоров, убедили ее деда, что ни один из этих значков не имеет значения. В счет шли только иероглифы, начерченные на двух пергаментах Грааля. Все прочее: слова, картинки, краски — использовалось только чтобы затемнить, приукрасить и скрыть истину.
— Она там, — повторила Мари-Сесиль, с бешенством глядя на сына.
На его лице оставалось сомнение, но юноша благоразумно промолчал.
— Принеси мои вещи, — приказала мать. — А потом узнай, где сейчас машина.
Минуту спустя он вернулся с ее квадратной косметичкой.
— Куда положить?
— Туда.
Она кивнула на туалетный столик. Как только сын вышел, она пересела к нему. На коричневой коже чемоданчика было золотое тиснение — ее инициалы. Подарок деда.
Она открыла крышку. Внутри было крупное зеркальце и несколько футлярчиков для кисточек, пуховок и золотых маникюрных ножниц. Косметика аккуратными рядами крепилась к внутренней стороне крышки. Помады, тени, тушь для ресниц, пудра, угольный карандаш. В более глубоком отделении под второй крышкой скрывались три красные кожаные шкатулки, украшенные драгоценными камнями.