— Кому известно, что он входил в пещеру?
— Не знаю. Дежурному офицеру? И его начальнику? А может, и другим.
Одрик снова посмотрел на лежащее перед ним кольцо и протянул к нему руку. Сжав вещицу двумя пальцами, поднес к свету. На внутренней стороне ясно виднелась тонкая резьба: знак лабиринта.
— Это его кольцо? — спросила Жанна.
Одрик не решился ответить. Он не доверял своему голосу. Невероятный случай отдал кольцо в его руки. Если это случай.
— Ив не сказал, что сделали с телами?
Она покачала головой.
— Ты не могла бы его спросить? И еще, если можно, список тех, кто был на раскопе, когда вскрыли пещеру.
— Я спрошу. Конечно, он поможет, если сумеет.
Бальярд легко надел кольцо на большой палец.
— Пожалуйста, поблагодари от меня Ива. Ему это, должно быть, дорого досталось. Он даже не представляет, насколько важной может оказаться его расторопность. — Старик улыбнулся. — Он рассказал, что еще нашли на телах?
— Кинжал, кожаный мешочек — пустой светильник…
— Vuèg? — недоверчиво переспросил Бальярд. — Пустой? Не может быть!
Инспектор Нубель, начальник Ива, видимо, особенно настойчиво расспрашивал ту женщину на сей счет. Ив сказал, она держалась, как кремень. Заявила, что не касалась ничего, кроме кольца.
— И твой внук ей поверил?
— Он не сказал.
— Тогда… если его забрал кто-то другой… — пробормотал Бальярд себе под нос, задумчиво нахмурив брови. — Ив что-нибудь рассказывал об этой женщине?
— Очень мало. Она англичанка, немногим старше двадцати, не археолог, а из добровольных помощников. Находилась в Фуа по приглашению подруги, которая на раскопе вторая по старшинству.
— Имя назвал?
— Кажется, он сказал Тейлор. — Она нахмурилась. — Нет, не Тейлор. Может быть, Таннер. Да, Элис Таннер.
Время остановилось. Es vertat? Неужели правда? Имя эхом отозвалось у него в голове. «Es vertat?» — шепотом повторил он.
— Могла она взять книгу? Узнать ее? Нет-нет, оборвал он себя, не складывается. Если забрала книгу, почему не взяла кольца?
Бальярд плашмя положил ладони на стол, чтобы сдержать дрожь, и взглянул в глаза Жанне.
— Нельзя ли спросить Ива, нет ли у него адреса? Не знает ли он, где мадемуазель… — Голос у него сорвался.
— Спросить я могу, — кивнула она и добавила: — Что с тобой, Одрик?
— Устал. — Он сложил губы в улыбку. — Только и всего.
— Я думала, ты будешь больше… обрадован. Это ведь, возможно, кульминационный пункт многих лет твоей работы.
— Слишком многое надо осмыслить…
— Кажется, мои новости не просто взволновали, а потрясли тебя.
Бальярд представил, как он сейчас выглядит: неестественно блестящие глаза, неестественно бледное лицо, руки трясутся…
— Я очень рад, — заявил он. — И очень благодарен Иву, и, конечно, тебе тоже, однако… — Он глубоко вздохнул. — Ты не сумеешь позвонить сейчас Иву, чтобы я сам с ним поговорил? А может, даже встретился?
Жанна встала из-за стола, прошла в маленькую прихожую, где на столике у лестницы стоял телефон.
Бальярд смотрел в окно на склон, поднимающийся к стенам цитадели. А перед глазами стояла она, напевающая, склонясь над работой, и косые лучи света, падающие в просветы ветвей, и солнечная рябь на воде, А вокруг цвета и запахи весны: разноцветные всходы у корней — синеватые, розовые, желтые, влажная земля и теплое благоухание смолистых почек, возвещающее приближение теплых летних дней.
Он вздрогнул, когда голос вернувшейся в гостиную Жанны рассеял нежные цвета прошлого.
— Не отвечает, — сказала она.
В доме на улице Белого Рыцаря в Шарт ре Уилл Франклин пил молоко на кухне прямо из пластиковой бутылки, в надежде избавиться от запаха вчерашнего бренди.
Служанка сегодня накрыла к завтраку рано утром и ушла на весь день. На плите стояла итальянская кофеварка. Уилл решил, что кофе предназначается Франсуа-Батисту, поскольку о нем в отсутствие хозяйки дома прислуга такой заботы не выказывала. Впрочем, Франсуа-Батист, как видно, еще спал: завтрак стоял нетронутый, столовые приборы не сдвинуты с места. Две глубокие тарелки, две мелкие, две чашки с блюдцами. Четыре сорта варенья и мед, а посередине — большая миска, прикрытая салфеткой. Уилл приподнял краешек белой материи. Под ней оказались персики, нектарины, дыня и яблоки.
Есть ему не хотелось. Вчера вечером, коротая время до прихода Мари-Сесиль, он налил себе бренди. Потом налил второй раз и третий. Она вернулась далеко за полночь. К тому времени все виделось ему сквозь туман. А Мари-Сесиль была в настроении загладить утреннюю размолвку. Они уснули только с рассветом.
Уилл пошуршал зажатым в пальцах листком бумаги. Она даже не потрудилась собственноручно написать записку. Поручила экономке уведомить гостя, что уехала в город по делам и надеется вместе провести выходные.
Уилл познакомился с Мари-Сесиль весной на открытии новой художественной галереи в Шартре. Кто-то из друзей или знакомых его партнера представил их. Уиллу как раз предстоял шестимесячный академический отпуск для научной работы, а Мари-Сесиль числилась одним из спонсоров галереи. Пожалуй, не он ее подцепил, а она его. Внимание женщины ему польстило; и в тот же вечер Уилл обнаружил, что уже рассказывает ей историю своей жизни за бутылкой шампанского. Они вместе ушли с вечеринки и с тех пор не расставались.
Так сказать, не расставались… Уилл с кислой миной отвернул кран, плеснул в лицо холодной воды. Он дозванивался ей все утро, но телефон был отключен. Хватит с него этого подвешенного состояния, когда не знаешь, на каком ты свете!
Кухонное окно выходило во дворик позади дома. Как и сам дом, он блистал чистотой и был оформлен со вкусом. Светло-серый щебень, темные терракотовые подставки для лимонных и апельсиновых деревьев у южной стены. В ящике под окном пышно цвела красная герань. Кованую решетку калитки завил столетний плющ. Все здесь говорило о постоянстве. Все останется так же и через много лет после его ухода.
Уилл чувствовал себя как человек, вернувшийся после сна к жестокой действительности. Разумнее всего было бы просто уйти, без обид и сожалений. Мари-Сесиль не виновата, если он ждал от их отношений другого. Она была и щедра, и добра, и, между прочим, ничего ему не обещала.
Только теперь Уилл сумел оценить иронию случившегося: он по собственной воле провел последние три месяца в доме, очень напоминавшем тот, где он вырос и из которого сбежал в Европу. Да, со скидкой на культурные различия, атмосфера этого дома точь-в-точь как в доме его родителей: стильная, элегантная. Скорее салон или выставка, чем дом, в котором хочется жить. И тогда, как и теперь, Уилл проводил большую часть времени в одиночестве, бродя от одной безупречной залы к другой.