Элэйс повернулась к Эсклармонде.
— Мой отец не хочет тебя признавать. Просто не может поверить.
— Он обманулся в своих ожиданиях.
— Бертран всегда был такой, — хмыкнул Симеон.
— Он просто не предвидел, что среди пяти стражей может оказаться женщина, — вступилась за отца Элэйс.
— Прежде такое не было редкостью, — заметил Симеон. — В Ассирии, в Египте, в Риме и Вавилоне — ты слыхала рассказы об этих древних государствах — женщина занимала более высокое положение, чем в наши темные времена. Элэйс задумалась.
— По-вашему, Ариф прав, считая, что в горах книги будут в безопасности? — спросила она.
Симеон поднял руку.
— Не нам искать истину или судить, что будет. Наше дело — просто хранить книги и защищать их, чтобы они были наготове, когда возникнет в них нужда.
— Потому Ариф и поручил унести их твоему отцу, а не ему и не мне, — вставила Эсклармонда. — Он, с его положением, станет самым надежным хранителем. Он может собрать охрану, ему легко достать людей и лошадей, и пропустят его легче, чем любого из нас.
Элэйс промолчала. Ей не хотелось выдавать отцовские секреты.
— Ему трудно будет оставить виконта. Отец разрывается между старыми и новыми клятвами.
— Все мы встаем перед подобным выбором, — кивнул Симеон. — Каждый из нас стремится избрать путь, который представляется ему лучшим. Бертрану выпало счастье прожить долгую жизнь прежде, чем ему пришлось решать. — Он взял руки Элэйс в свои. — Ему нельзя медлить, Элэйс. Поддержи его, помоги вынести это испытание. Каркассона до сих пор не сдавалась врагу, но это не значит, что она выстоит теперь.
Элэйс чувствовала на себе их взгляды. Она встала, отошла к очагу. Сердце часто забилось.
— А позволено ли кому-то заменить его? — спросила она.
Эсклармона поняла ее мысль.
— Не думаю, чтобы твой отец позволил, — сказала она. — Ты слишком дорога ему.
Элэйс снова обернулась к ним.
— Уезжая в Монпелье, — заговорила она, — он счел меня достойной доверия. В сущности, он уже дал мне свое дозволение.
— Это верно, — кивнул Симеон, — но положение изменяется с каждым днем. Французы стоят почти на границе владений виконта Тренкавеля, и дороги день ото дня становятся опаснее. Я сам убедился в этом. Скоро вообще нельзя будет выехать из города.
Элэйс не собиралась уступать.
— Но ведь мне ехать в противоположную сторону, — возразила она, умоляюще поглядывая то на одного, то на другого из старших. — И вы еще не ответили на мой вопрос. Если обычаи Noublesso не воспрещают мне снять эту ношу с отцовских плеч, то я предлагаю себя вместо него. Я вполне способна постоять за себя. Я отлично держусь в седле, владею и луком, и мечом. И никто даже не заподозрит во мне…
Симеон жестом остановил ее.
— Ты неправильно истолковала наши сомнения, дитя. Я не оспариваю твоей отваги или решимости.
— Тогда дайте мне свое благословение.
Симеон со вздохом обернулся к Эсклармонде.
— Что ты скажешь, сестра? Если, конечно, согласится Бертран.
— Ну, пожалуйста, Эсклармонда, — упрашивала Элэйс, — отдай свой голос за меня. Своего отца я уговорю.
— Ничего не стану обещать, — отозвалась та после долгого молчания, — но и против тебя говорить не стану.
Элэйс не сдержала улыбки.
— Последнее слово за твоим отцом, — продолжала Эсклармонда. — Если он скажет «нет», тебе придется повиноваться.
«Не сможет он отказать! Я его уговорю!»
— Конечно, я всегда повинуюсь отцу, — сказала она вслух.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Сажье. За ним вошел Пеллетье.
Он обнял дочь, горячо и радостно приветствовал Симеона, потом более сухо поклонился Эсклармонде. Пока Симеон пересказывал суть их беседы, Элэйс помогла Сажье принести вино и хлеб.
К удивлению Элэйс, отец слушал молча, ни разу не перебив друга. Сажье поначалу не сводил с рассказчика круглых глаз, но скоро задремал, припав на бабушкины колени. Элэйс не вмешивалась в разговор, понимая, что Симеон с Эсклармондой скорее, чем она, убедят Пеллетье.
Временами она поглядывала на лицо отца, и видела, какие глубокие морщины пролегли по землистой коже, чувствовала, как он растерян.
Наконец все было сказано. Выжидательное молчание повисло в тесной комнатушке. Каждый молчал, ожидая решения Пеллетье.
Элэйс не выдержала:
— Ну, paire. Что ты решил? Разреши мне ехать!
Пеллетье вздохнул.
— Я не хочу подвергать тебя опасности.
Элэйс понурилась:
— Я понимаю и благодарна за твою любовь… Но я хочу тебе помочь. И могу!
— У меня есть предложение, которое могло бы устроить вас обоих, — вставила Эсклармонда. — Позвольте Элэйс выехать вперед с книгами, но не всю дорогу, а только, скажем, до Лиму. Там у меня есть друзья, которые приютят ее. А когда ваши обязанности здесь будут исполнены и виконт Тренкавель сможет вас отпустить, вы нагоните ее и проделаете остаток пути вместе.
Пеллетье поморщился:
— Не вижу, чем это лучше. Столь безрассудное путешествие в наши ненадежные времена только привлечет внимание, которого мы как раз и стремимся избежать. К тому же я совершенно не представляю, как долго мои дела будет удерживать меня в Каркассоне.
У Элэйс загорелись глаза.
— Тут все просто. Я всем объясню, что еду во исполнение обета, данного по случаю венчания, — сказала она, придумывая на ходу. — Объявлю, что собираюсь принести дар аббату Сент-Илер, а оттуда уж до Лиму недалеко.
— Подобный припадок благочестия вряд ли кого-нибудь убедит, — невольно усмехнулся Пеллетье, — и прежде всего ему не поверит твой муж.
Симеон погрозил ему пальцем.
— Отличная мысль, Бертран. В такое время никто не посмеет удерживать паломницу. Да к тому же Элэйс — дочь самого кастеляна. Кто осмелиться сомневаться в ее намерениях?
Пеллетье поерзал в кресле и упрямо возразил:
— Я по-прежнему считаю, что книгам безопаснее всего оставаться в стенах города. Нам здесь виднее, чем Арифу издалека. Мы не сдадим Каркассону.
— Любая крепость, даже самая мощная и несокрушимая, может пасть, и тебе это известно. Navigataire приказал доставить книги к нему в горы. — Черные глаза Симеона уставились в лицо Пеллетье. — Я понимаю, ты считаешь, что не можешь в такое время покинуть виконта. Ты это сказал, и мы это принимаем. К добру или к худу, ты слушаешься голоса своей совести. — Симеон помолчал. — Но если не ты, тогда другой должен заменить тебя.
Элэйс видела, как мучительно дается отцу это решение. Она сочувственно накрыла его ладонь своей. Пеллетье не поднял глаз, но благодарно пожал ее пальцы.