Посвящается моим родителям, Милтону и Патрише Шмида
Каждый, кто попадает сюда, понимает, что это истинная карта мира, где в самом центре — вы и где есть место для всех нас.
Брайан Андреас
Мы с Луисом замечаем тебя почти одновременно. На опушке, за американскими липами — их приторно-сладкий аромат будет всегда напоминать мне о сегодняшнем дне — мелькает твоя розовая ночная рубашка. Вчера вечером ты надела ее перед тем, как лечь в постель. Я облегченно вздыхаю. Обращаю внимание на твои посеченные ножки, грязные коленки и серебряную цепочку, которую ты крепко сжимаешь в кулаке. Я тянусь к тебе, хочу подхватить тебя на руки, крепко обнять, прижаться к твоей потной голове. Никогда больше не пожелаю, чтобы ты нарушила молчание, никогда — даже про себя — не попрошу тебя заговорить. Ты вернулась! Но ты пробегаешь мимо, словно и не замечаешь меня, и останавливаешься рядом с Луисом. Я думаю: «Ты даже не видишь меня, все дело в том, что Луис — помощник шерифа… Умница, ты все делаешь как надо». Луис нагибается, и я как завороженная слежу за тобой. Твои губы шевелятся. Ты произносишь всего одно слово — оно вылетает из тебя легко, без усилий. Хотя ты много лет молчала, голосок у тебя не хриплый и неуверенный, а звонкий и смелый. Ты произносишь одно-единственное слово — первое за три года. Я тут же хватаю тебя на руки и плачу — мне легко, радостно и грустно одновременно. Отец Петры медленно оседает на колени. Не понимаю, почему ты назвала… Ладно, не важно. Мне все равно. Главное, что ты наконец заговорила.
Калли заворочалась в кровати. В ее комнате царила удушающая жара — в августе в Айове бывает тяжело. Духота давила на девочку. Она уже давно сбросила белое синелевое покрывало и простыни, розовая легкая ночная рубашка задралась до талии. Окно, хоть и открытое, было затянуто сеткой, через него не проникало ни малейшего дуновения ветерка. На полу лежали молочно-желтые полосы лунного света, похожие на тусклый отсвет уличного фонаря. Девочку разбудил шорох внизу, на кухне: отец собирался на рыбалку. Калли слышала его гулкие, уверенные шаги, которые сильно отличались от быстрой, семенящей маминой походки и нерешительной поступи Бена. Почувствовав сильное давление внизу живота, она села среди смятых простыней и мягких игрушек и сдвинула ноги, стараясь оттянуть минуту, когда придется бежать в туалет. Туалет в их доме имелся только один, и находился он на первом этаже. Почти половину комнатки, выложенной розовым кафелем, занимала старомодная ванна на белых гнутых ножках с обколотой эмалью. Калли не хотелось спускаться по скрипучим ступенькам и красться мимо кухни, где наверняка сидел отец — пил свой горький кофе и рылся в ящике с инструментами. Но по-маленькому хотелось все сильнее. Калли беспокойно ерзала на кровати и озиралась по сторонам. Несмотря на полумрак, она разглядела свои школьные принадлежности. Скоро она пойдет во второй класс! Они с мамой закупили все самое необходимое заранее. Теперь у нее самые лучшие, новенькие, еще незаточенные цветные карандаши, прозрачные обложки для тетрадей, гладкие ластики, от которых пахнет резиной. Рядом с карандашами — четыре отрывных блокнота с разноцветными обложками и коробка с фломастерами шестидесяти четырех цветов (в обязательном списке значилось двадцать четыре цвета, но мама понимала, что этого мало).
Калли любила школу, хотя для нее учеба означала не только радость. Ей нравился школьный запах — запах старых книг и мела. Идя к остановке школьного автобуса, она любила загребать новенькими туфельками палые осенние листья и слушать, как они шуршат. Учителей она тоже любила — всех до одного. Хотя Калли часто обсуждали на педсоветах и совещаниях. Всех их — директора, врачей, логопедов, учителей начальных классов, методистов, детских психологов, социальных работников — волновал один вопрос: почему Калли не говорит? Ее называли по-разному: девочка с отклонениями в развитии, аутистка, не такая, как все. Калли знала, что ее «отклонение» называется «селективный мутизм», или «избирательная немота». Ни тупой, ни умственно отсталой она не была. Она хорошо читала про себя и понимала книги, рассчитанные на детей среднего школьного возраста.
Мисс Монро, ее первая учительница в нулевке, энергичная дама с прямыми каштановыми волосами и сиплым, прокуренным голосом, не вязавшимся с внешностью выпускницы дорогого частного колледжа, считала, что Калли просто стесняется. На Калли обратили внимание в декабре, да и то лишь после того, как ее во второй раз за неделю пришлось вести в медкабинет переодеваться.
Школьная медсестра, миссис Уайт, выдала Калли запасные носки, трусики и спортивные брюки.
— Калли, ты почему не попросилась в туалет? — спросила миссис Уайт. Голос у нее был низкий и добрый.
Никакого ответа. Калли, как всегда, смотрела на нее широко открытыми глазами, без всякого выражения.
— Иди в ванную и переоденься, — велела медсестра. — Да подмойся получше!
Когда девочка ушла, миссис Уайт перелистала свой журнал. Она тщательно фиксировала мелким, аккуратным почерком дату и время прихода к ней детей и причины недомоганий: болит горло, болит живот, царапины, укусы. С 29 августа, первого дня занятий, имя Калли появлялось в журнале девять раз. Рядом с каждым ее визитом стоял код ПМ — «проблемы с мочеиспусканием». Миссис Уайт обратилась к мисс Монро, которая привела Калли в медицинский кабинет.
— Мишель, с начала года Калли обмочилась уже девять раз. — Миссис Уайт сделала паузу, предоставив мисс Монро ответить, но учительница промолчала. Тогда миссис Уайт спросила: — Она ходит в туалет на переменах?
— Не знаю, — ответила мисс Монро, ее зычный голос был отлично слышен Калли за стенкой, в ванной комнате. — Вернее, не помню. Во всяком случае, на переменах времени сходить в туалет у нее предостаточно… и даже если ей захочется на уроке, она всегда может попроситься.
— Придется звонить ее матери. Пусть свозит Калли к врачу. Может, у нее что-то с мочевым пузырем или с почками, — суховато и решительно заявила миссис Уайт. В школе ее ценили за профессионализм. — Ее нужно отпускать в туалет всегда, когда она захочет. На всякий случай можно посылать ее туда и на переменах…
— Хорошо, но попроситься-то она всегда может! — Мисс Монро развернулась кругом и удалилась.
Калли молча вышла из ванной комнаты. Она переоделась в розовые спортивные штанишки, которые были ей длинноваты и велики в поясе. В одной руке она держала целлофановый пакет с мокрыми трусиками в ярких клубничках, джинсами, носками и белыми теннисными туфлями в розовую полоску. На палец другой руки она рассеянно наматывала прядку каштановых волос.
Миссис Уайт наклонилась и посмотрела девочке в глаза:
— Калли, у тебя есть тапочки для физкультуры?
Калли опустила голову и посмотрела на пальцы ног в выцветших носках, таких старых, что просвечивал ярко-алый ноготь на большом пальце — вчера вечером мама покрасила ей ногти на ногах специальным «вампирским» лаком.