— Как она? — шепотом спросила у Мариеты Леони.
Служанка тихонько покачала головой.
— Она борется за жизнь, чтобы остаться с нами, мадомазела.
Леони подошла к кровати. Даже ей, ничего не понимавшей в медицине, ясно было, что Изольда находится между жизнью и смертью. Она металась в горячке. Леони села рядом и взяла ее за руку. Простыни под Изольдой промокли, и их пришлось сменить. Сиделка положила ей на пылающий лоб холодную полоску ткани, которая охладила кожу не более чем на мгновенье.
Когда прописанное доктором лекарство подействовало, жар сменился ознобом, и тело Изольды затряслось под простынями, словно охваченное пляской святого Витта.
Леони так тревожилась за здоровье Изольды, что ей некогда было осознать весь ужас пережитого и тяжесть потерь, грозивших раздавить ее, если бы она позволила себе задуматься. Мать умерла. Анатоль умер. Жизнь Изольды и ее будущего ребенка висит на волоске.
В небе взошла луна. Канун Всех Святых.
Вскоре после того, как часы пробили одиннадцать, в дверь постучали и вошел Паскаль.
— Мадомазела Леони, — полушепотом проговорил он, — там люди… хотят вас видеть.
— Священник? Аббат Соньер пришел? — спросила она.
Слуга покачал головой.
— Мсье Бальярд, — сказал он, — и… полиция.
Объяснив врачу, что должна уйти, и пообещав Мариете вернуться, как только сможет, Леони вышла из комнаты и торопливо последовала за Паскалем по коридору.
На площадке лестницы она остановилась и сверху взглянула на собрание черных цилиндров и накидок в холле. Двое были в форме парижской жандармерии, третий в потрепанном мундире — их местный коллега. Среди людей в темном выделялся сухощавый человек в светлом костюме.
— Мсье Бальярд! — вскрикнула она, сбегая по лестнице и хватая его за руки. — Как я рада, что вы здесь. — Она взглянула на него. — Анатоль…
Голос у нее прервался. Выговорить этого слова она не могла.
Бальярд кивнул.
— Я пришел принести соболезнования, — суховато сказал он и, понизив голос, чтобы не услышали остальные, спросил: — А мадам Верньер? Как она?
— Плохо. Доктора сейчас больше заботит ее душевное состояние, чем последствия раны. Правда, важно проследить, чтобы не было заражения, но пуля только задела внутреннюю поверхность плеча. — Леони вдруг замолчала, только сейчас осознав сказанное Бальярдом. — Вы знали, что они поженились? — шепнула она. — Но я же… как?..
Бальярд прижал палец к губам.
— Неподходящее время и общество для этого разговора. — Он коротко улыбнулся ей и заговорил громче: — Так совпало, мадомазела Леони, что мы с этими господами встретились на подходе к дому. Случайность…
Более молодой из полицейских офицеров, сняв шляпу, выступил вперед. Под глазами у него пролегли тени, будто он несколько дней не спал.
— Инспектор Торон, — представился он, протягивая руку. — Из Парижа, комиссариат Восьмого округа. Приношу соболезнования, мадемуазель Верньер. И сожалею, но у меня тоже плохая новость. Хуже того, это уже старая новость. Я несколько недель разыскивал вашего брата, чтобы сообщить ему… да и вам тоже… что…
Леони достала из кармана письмо.
— Не беспокойтесь, господин инспектор, — сказала она глухо. — Я знаю о смерти матери. Письмо пришло вчера. Оно долго нас искало. К тому же сегодня вечером Вик…
Она осеклась, не желая повторять его имя.
Торон прищурил глаза.
— Разыскать вас и вашего покойного брата оказалось чрезвычайно сложно.
Леони чувствовала за маской усталости на его лице быстрый и острый ум.
— И в свете… трагедии этого вечера мне приходит в голову, нет ли связи между случившимся в Париже месяц назад и сегодняшними событиями?
Леони метнула взгляд на мсье Бальярда, потом на пожилого офицера, стоявшего рядом с Тороном. В его волосах блестела седина, и у него было резкое смуглое лицо, характерное для уроженцев Миди.
— Вы еще не представили меня, инспектор Торон, вашему коллеге, — заметила она в надежде оттянуть формальный допрос.
— Простите, — спохватился тот. — Это инспектор Бушу из каркассонской жандармерии. Бушу помогал мне разыскать вас.
Леони осмотрела по очереди обоих мужчин.
— Я не понимаю, инспектор Торон. Вы послали из Парижа письмо и в то же время явились лично? И оказались здесь этим вечером. Как?
Полицейские переглянулись.
— Смею ли я предложить, господа, — заговорил Одрик Бальярд негромко, но с властностью, не допускавшей возражений, — чтобы мы продолжили эту беседу в более спокойном месте.
Леони почувствовала, как Бальярд тронул ее за локоть, и поняла, что решать придется ей.
— В гостиной горит огонь, — сказала она.
Они прошли по шахматному полу холла, и Леони толкнула дверь в гостиную.
Память об Анатоле сохранилась там так явственно, что она вздрогнула. Перед глазами вставал брат, греющийся у камина, задрав полы сюртука, чтобы спине было теплее, с блестящими волосами, или у окна, толкующий с сигаретой в руках с доктором Габиньо после званого ужина. Или склонившийся над зеленым карточным столом, он смотрит, как они с Изольдой играют в «двадцать одно». Он, казалось, остался вплетенным в жизнь комнаты, хотя Леони осознала это только сейчас.
Пришлось мсье Бальярду приглашать офицеров занять кресла и усаживать ее в уголок кушетки, где она и замерла, будто в полусне. Бальярд остался стоять, глядя на нее.
Торон перечислил последовательность событий, происходивших, как они установили, в ночь после убийства ее матери, 20 сентября: как было обнаружено тело, как шаг за шагом следствие привело их в Каркассон, а оттуда — в Ренн-ле-Бен.
До Леони слова доносились словно издалека. Они не проникали в сознание. Пусть даже Торон вел речь о ее матери — смерть Анатоля окружила ее сердце стеной, не пропускавшей никаких чувств. Еще будет время погоревать о Маргарите. И о достойном и добром докторе. Сейчас один только Анатоль и данное брату обещание позаботиться о его жене и ребенке занимали ее ум.
— Итак, — заключил Торон, — консьерж признался, что ему заплатили за перехват корреспонденции. Служанка Дебюсси подтвердила, что она видела человека, болтавшегося по улице Берлин в день… происшествия. — Торон помолчал. — По правде сказать, если бы не письмо, отправленное вашим братом матери, мы бы и сейчас не знали, где вас искать.
— Того человека опознали, Торон? — вмешался Бальярд.
— У нас есть только его описание. Неприглядный тип. Раздраженная красная кожа, совсем или почти лысый, на голове язвы.
Леони вскинулась. Три пары глаз уставились на нее.
— Вы знаете такого, мадемуазель Верньер? — спросил Торон.