— Нет, мадомазела. Вы первая.
Несмотря на любезный тон кухарки, Леони чувствовала, что ее вежливо выпроваживают. Однако она задержалась еще.
— Буря натворила много бед? — спросила она.
— Ничего такого, чего нельзя исправить, — ответила кухарка.
— И ничего не затопило? — не отставала Леони, беспокоившаяся, не придется ли отложить субботнее торжество, если дорога стала непроезжей.
— Из Ренн-ле-Бен ни о чем серьезном не сообщали. Одна наша девушка слышала, что под Алет-ле-Бен сошел оползень. Под Лиму задержалась почтовая карета. — Кухарка вытерла руки о фартук. — Теперь, мадомазела, если это все, вы, может быть, извините меня? До вечера у нас много дел.
Леони ничего не оставалось как удалиться.
— Конечно.
Когда она выходила из кухни, часы пробили семь. Выглянув в окно, она увидела розовое небо с белыми облаками. В саду уже работали: сметали листья и собирали наломанные бурей ветки.
Следующие несколько дней прошли тихо.
Леони облазила дом и участок. Она завтракала в своей спальне и проводила утро, как хотела. Изольду и брата она часто не видела до обеда. Во второй половине дня они с Изольдой гуляли по имению, если позволяла погода, или осматривали дом. Тетя была неизменно внимательна и ласкова, ум ее был острым, она умела пошутить. Они вдвоем разыгрывали на рояле дуэты Рубинштейна — довольно неумело, но с большим удовольствием, а вечерами забавлялись настольными играми. Леони читала или рисовала виды на дом с маленького пригорка над озером.
Дядина книга и ноты из часовни много занимали ее мысли, но девушка к ним не возвращалась. И в своих блужданиях по участку Леони сознательно не позволяла себе сворачивать на заросшую лесную тропинку к заброшенной визиготской часовне.
26 сентября, день торжественного обеда, оказался погожим и ясным. Пока Леони доедала завтрак, из Ренн-ле-Бен уже доставили на дребезжащей телеге первые заказы. Мальчик, соскочив на землю, первым делом сгрузил два больших бруска льда. Вскоре привезли мясо, сыры, свежее молоко и сливки.
В каждой комнате дома — во всяком случае, так казалось Леони — слуги чистили и наводили блеск, раскладывали скатерти и расставляли пепельницы и посуду под присмотром старого управляющего.
В девять часов вышла из своей комнаты Изольда и увела Леони в сад. Вооружившись садовыми ножницами и толстыми резиновыми калошами для защиты от сырости на тропинках, они по первой росе нарезали цветы для букетов на столы.
В одиннадцать часов они вернулись в дом с четырьмя плоскими корзинами, полными цветов. В утренней комнате их ждал горячий кофе и Анатоль в превосходном расположении духа, улыбнувшийся им из-за газеты.
К полудню Леони закончила последнюю из карточек, обозначающих места гостей, изготовленных по образцу, придуманному Изольдой. Она вытянула из тети обещание, что когда стол будет накрыт, ей позволят самой разложить карточки.
К часу все дела были переделаны. После легкого полдника Изольда объявила, что намерена пойти к себе и несколько часов отдохнуть. Анатоль ушел писать письма. Леони ничего не оставалось как последовать их примеру.
В своей комнате она глянула на рабочую шкатулку, где под красным лоскутком и синим мотком ниток скрывались «Таро». Однако даже спустя несколько дней после испытаний в часовне ей не хотелось еще смущать покой своего ума тайнами странной книги. В то же время Леони прекрасно понимала, что чтением времени не убьет. Слишком взволнована она была предстоящим событием.
Тогда ее глаза обратились к краскам, кистям, мольберту и папке с акварельной бумагой, сложенным на полу. Она встала, тепло вспомнив вдруг о своей матери. Отличный случай с толком потратить время и приготовить для нее сувенир. Подарок к их возвращению в город в октябре.
Может, он заставит померкнуть неприятные детские воспоминания о Домейн-де-ла-Кад.
Леони позвонила горничной и попросила принести ей миску с водой для кистей и кусок плотного холста — накрыть стол. Потом она достала палитру и тюбики с красками и принялась выдавливать алые, охряные, голубые и темно-зеленые бусинки на черную эбеновую дощечку. Из папки с бумагой она достала толстый желтоватый лист.
Она посидела немного, дожидаясь, пока снизойдет вдохновение. Не слишком отчетливо представляя, что намерена изобразить, она стала тонкими угольными линиями набрасывать очертания фигуры. Кисть скользила по бумаге, а мысли устремлялись к предстоящему вечеру. Рисунок начал оформляться помимо ее воли. Она гадала, каким ей покажется общество Ренн-ле-Бен. Все приглашенные отозвались на гостеприимство Изольды. Леони воображала, как ей отпускают восторженные комплименты, представляла себя сперва в своем голубом платье, потом в красном, потом в том, зеленом, из «Самаритянки». Она мысленно рассматривала свои стройные руки в разных вечерних перчатках, сравнивая изысканную отделку одной пары с длиной другой. Она обдумывала, как скрепить свои медные кудри перламутровым гребнем или серебряными заколками, которые выигрышно подчеркнут их цвет. Она перебирала в памяти кружева, серьги и браслеты.
Тени на лужайке становились длиннее, а она прекрасно проводила время за приятными мыслями, между тем как краски на листе ложились все гуще, и изображение оживало под ее кистью.
Только когда вернулась навести порядок в комнате Мариета, Леони разобралась, что она нарисовала, и поразилась увиденному. Без малейшего к тому намерения она изобразила одну из карт Таро с панелей на стенах часовни: Сила. С единственной разницей — она наделила девушку длинными медными волосами и одела ее в утреннее платье, очень похожее на то, что осталось висеть у нее в шкафу квартиры на улице Берлин.
Нарисовала саму себя!
Разрываясь между гордостью за искусную работу и непонятным ей самой выбором темы, Леони развернула автопортрет к свету. Как правило, все ее портреты походили друг на друга и имели не много сходства с человеком, которого она бралась изображать. Но в этом случае сходство было более чем заметным.
Сила?
Вот какой она себе видится? Леони бы так не сказала. Она еще минуту разглядывала портрет, но, сообразив, что дело близится к вечеру, вынуждена была заложить его за часы на каминной полке и выбросить из головы.
В семь часов вечера Мариета постучала в дверь.
— Мадомазела, — сказала она, просунув голову в полуоткрытую дверь. — Мадама Изольда послала меня помочь вам одеться. Вы уже решили, что наденете?
Леони кивнула, будто тут и говорить было не о чем.
— Зеленое платье с квадратным вырезом. И нижнюю юбку, и туфельки с английской отделкой.
— Очень хорошо, мадомазела.
Мариета, расправив на вытянутых руках, принесла одежду и аккуратно разложила на кровати. Потом ловкими пальцами помогла Леони натянуть поверх нижней рубашки корсет, туго зашнуровала его на спине и застегнула крючки спереди. Леони, извернувшись направо и налево, чтобы осмотреть себя в зеркале, улыбнулась. Служанка взобралась на стул и надела на девушку через голову сперва нижнюю юбку, потом платье. Зеленый шелк холодил кожу и падал мерцающими складками, как освещенная солнцем вода.