– Доктор, я не прошу вас брать нового пациента. Я только хотела, чтобы вы его осмотрели. Вы – настоящий специалист, а этот случай совершенно необычный.
На том конце провода скептично хмыкнули:
– Полагаете?
«Осторожно, – предостерегла себя Эйдриен. – Не рассказывай слишком много. Иначе в дверях появятся другие специалисты – со смирительной рубашкой».
– Такие вещи не очень удобно обсуждать по телефону. Скажу лишь, что речь идет о человеке, который страдает крайней формой самообмана.
– Он дееспособен?
– Да.
– Насколько самостоятелен?
– Он считает себя психотерапевтом.
– Да что вы! – Умиление Шоу было столь же явственно, сколь и его недавний скептицизм.
– И хуже всего – он лечит людей.
– Ого. – Интонация Шоу перешла с мажора на минор. – Приведите своего знакомого в четверг. Я смогу принять его в десять.
Психиатр продиктовал собеседнице свой адрес, и та положила трубку. Теперь она чувствовала себя настоящей героиней. Дюран сидел в гостиной и допивал бутылку пива. Подойдя к нему, Эйдриен сообщила:
– В четверг утром поедем кое с кем повидаться.
– С кем же?
– С одним психиатром. Он живет в Нью-Йорке.
Джеффри окинул девушку скептическим взглядом и поинтересовался:
– И чего мы этим добьемся?
Эйдриен пожала плечами:
– Пока не знаю. Просто я подумала, что нам не помешает мнение специалиста.
– О чем?
– О тебе.
– Обо мне? – удивленно переспросил Дюран.
Девушка кивнула. Морально она уже была готова к неминуемым, на ее взгляд, возражениям: «Со мной все в порядке. Чувствую себя как никогда», и так далее. Но ее опасения оказались напрасны – в ответ она услышала всего два слова:
– Неплохая мысль.
На следующее утро Эйдриен поднялась рано и посетила небольшой рынок в северной части города, где приобрела дешевый пишущий магнитофон. На обратном пути, возвращаясь в «Соленые брызги», остановилась у придорожного кафе и купила на двоих кофе и круассанов.
Когда она вошла в дверь, навстречу выплыл Дюран. Он запустил в волосы пятерню и зевал – видно, только проснулся.
– Знаешь, я подумала, неплохо бы послушать пленку, – предложила Эйдриен.
– Какую пленку?
– Ту, что ты не успел отправить.
– А-а, – хмуро проворчал психотерапевт. – Эту…
– А что, какие-то проблемы?
Он покачал головой:
– Все не так просто.
– О чем ты?
– Ну, во-первых, я не могу этого позволить по этическим соображениям. Видишь ли, Хенрик – мой пациент. Когда он говорит со мной, это конфиденциально – как если бы я был священником на исповеди, понимаешь?
– То есть как если бы ты был настоящим психотерапевтом…
Дюран проигнорировал сарказм.
– И еще – ты судишься со мной, так что… В общем, мне эта идея не нравится.
– Я с тобой не сужусь.
– Как так, судилась же?
– Да. Но это в прошлом. Я отзову жалобу сразу, как только… – Эйдриен замялась и несколько неуверенно договорила: – Как только все встанет на свои места.
– С чего бы вдруг?
– Потому что так не делается: сегодня я подаю на тебя в суд, а завтра мы вместе прячемся в гостинице. Некрасиво. А кроме того, все далеко не так просто, как могло показаться сначала.
После недолгого размышления Джефф решился:
– Хорошо, согласен. Только тебе не обязательно знать имя и фамилию клиента.
Эйдриен склонила голову набок, а затем согласно кивнула.
– Мне просто надо услышать тебя за работой.
Говорил обладатель низкого, грудного голоса. Его английский выглядел почти безупречно, только слегка чувствовался резковатый бенилюксовский акцент. Дюран небрежно развалился в кресле и задумчиво слушал, глядя в потолок.
– Вообще-то ты с ним встречалась.
– Я?
Джеффри кивнул:
– Когда впервые пришла ко мне.
Собеседница задумалась, припоминая.
– У нас был сеанс, – подсказал Дюран. – Помнишь здоровяка со светлыми волосами?
Эйдриен склонилась к магнитофону и прибавила громкость, хмурясь от безуспешных попыток вспомнить пациента доктора.
– Ты наорала на него, ну? Крикнула: «Проснись!»
– Ах да. Точно!
– И назвала меня…
Она кивнула.
– Я очень расстроилась. А теперь – тише, я хочу послушать. – Эйдриен чуть отмотала назад пленку и прибавила громкость.
Дюран: «Сосредоточься на дыхании. Во-о-от так. А сейчас дыши со мной вместе… Хорошо! Очень хорошо. Ты чувствуешь умиротворение, Хенрик? Оно пронизывает тебя насквозь. И когда мы выдыхаем, чувство покоя только усиливается. Вот так. Да. Вот так. Я хочу, чтобы ты ощутил воздух, как он входит и выходит. Ты знаешь, где мы, Хенрик?
Хенрик: В безопасном месте.
Дюран: Верно. Мы в безопасном месте. На скале. Я слышу, как ласкают камень волны. Прямо под нами. Легкий ветерок колышет водную гладь. Ты чувствуешь, как он ворошит волосы?
Хенрик: И чайка. Над головой.
Дюран: Верно. Там чайка, кружит в небе над нашими головами. Парит на ветру.
Хенрик: Как хорошо.
Дюран: А теперь я попрошу тебя вспомнить ту ночь, когда ты ехал… Ты ехал на машине в Уоткинс-Глен. Помнишь, Хенрик?
Пленка микрокассеты медленно отматывалась.
Хенрик: Было уже поздно, дело шло к вечеру – стоял ясный день, я шел мимо кондитерской.
Дюран: Нет, вряд ли. Не думаю, что ты шел. Может быть, ты ехал? Ты помнишь, что сидел в машине? Вечером?
Хенрик: Да.
Эйдриен взглянула на психотерапевта, который поставил ноги на пол и, сосредоточенно подавшись вперед, внимательно слушал.
Дюран: Кому принадлежала машина?
Хенрик: Я… не помню.
Дюран: Я полагаю, твоим родителям?
Хенрик: Да. Родителям.
Дюран: Отлично. А потом что случилось?
Хенрик: Я увидел огни.
Дюран: На что они похожи?
Хенрик: Я подумал, что это фары, но…
Дюран: Нет. Я уже говорил тебе, Хенрик: так подумал твой отец. Тебе было семь лет, ты растерялся. А потом огни окружили тебя. Ты купался в свете. Помнишь?
Хенрик: Да. Да, конечно.