Сравнительно скоро «рабочая группа по вопросу Чхучхонни» обзавелась собственным криптонимом (ОФСАЙД) и двумя новыми членами.
Первый — доктор Ирвинг Эпштейн — изучал вирусы гриппа в Национальном институте здоровья. Второй, Нил Глисон, скорее имел отношение к ФБР, чем к ЦРУ.
Фитча присутствие Глисона раздражало в такой же степени, в какой радовало присутствие Эпштейна, но избавиться от федерала было не в его власти. Работа Глисона заключалась в сотрудничестве с ЦРУ по вопросам возможного применения химического и бактериологического оружия. В принципе предотвращение террористических актов непосредственно подпадало под юрисдикцию бюро. На практике же подключение к работе агента ФБР, по мнению Фитча, могло означать только одно: ФБР все еще не оставило попыток восстановить былые позиции, канувшие в Лету вместе с «холодной войной».
Глисон не слишком вмешивался в работу. У него были дела и поважнее: дважды в месяц он срывался из Вашингтона в Амман на встречи с американскими наблюдателями от ООН, которые проводили инспекции в Ираке. Неудивительно, что из-за постоянных перелетов Глисон мучился от нарушения суточного ритма, которое скрывал под маской безразличия и модными черными очками.
Для него эта рабочая группа была всего лишь одной из многих, которые он посещал на правах «наблюдателя» (в свободное время, когда не находился в очередной командировке).
— Считайте меня уснувшей на стене мухой, — предложил он Фитчу. — Я вам мешать не буду.
В общем, так и вышло: его долговязая фигура маячила повсюду, но встревал в разговор он редко.
Эпштейн выглядел его прямой противоположностью. Этот упитанный коротышка за шестьдесят предпочитал полосатые льняные костюмы времен собственного детства, непременно в комплекте с галстуком-бабочкой и подтяжками. Неожиданное, пусть и временное, приобщение к «тайному миру» привело его в бесконечный восторг, хотя он и старался не слишком это демонстрировать. Эпштейн с наслаждением растолковывал всем желающим особенности вируса гриппа вообще и штамма «испанского» гриппа в частности. Как он объяснил, «испанкой» этот грипп прозвали потому, что больше всего от него пострадали жители Испании. В мультфильмах двадцатых годов нередко рисовали стройную женщину в манящей позе — под кружевной мантильей прятался ухмыляющийся череп.
Вооружившись картами Азии и лазерной указкой, вирусолог, захлебываясь от восторга, объяснял, что грипп — это очень хрупкий вирус, который постоянно мутирует. По особенностям гемагглютинина…
— Чего?! — Голос принадлежал Фитчу, но ответа ждали все. Вернее, почти все.
— Гемагглютинин — это поверхностный антиген, — объяснил Каралекис. — Основная характеристика вируса.
Фитч раздраженно фыркнул.
— По поверхностным антигенам, — продолжил Эпштейн, — вирус разделяют на три основных типа: H1, H2 и НЗ. На самом деле подтипов больше, я назвал основные.
Фитч нахмурился — он не любил подобных лекций, — но Жанин Вассерман предостерегающе похлопала его по плечу.
— В рамках каждого подтипа, — продолжал Эпштейн, — ежегодно происходит антигенный дрейф, результатом которого является разнообразие известных нам штаммов. Таким образом…
— Таким образом, — перебил Вурис, — грипп — это не одна болезнь, а вагон и маленькая тележка.
— Я бы не стал упрощать, — поморщился Эпштейн, — но если хотите, можно и так. В частности, именно поэтому мы вынуждены разрабатывать новую вакцину каждый год, с появлением нового пандемического штамма.
Эпштейн озарил слушателей обаятельной улыбкой, но Фитч на нее не купился.
— Док, вы все время употребляете такие слова, что мы…
— Он имеет в виду доминантный штамм, распространяющийся по всему миру, — объяснил Каралекис.
— Вроде эпидемии, — перевел Вурис.
— Нет-нет, — покачал головой Эпштейн, — пандемия и эпидемия совершенно разные вещи. Пандемия всегда глобальна. А эпидемия — нет. Например в Чхучхонни произошла исключительно локальная вспышка — эпидемия.
— Следовательно, это проблема Северной Кореи, и ничья больше, — отметил Глисон.
Каралекис нахмурился.
— Разумеется, — протянул он, — если только…
— Если вирус не выйдет за ее пределы, — закончил за него Эпштейн. Двое врачей обменялись понимающими улыбками.
Вурис заерзал в кресле.
— И некоторые эпидемии хуже других, да? В зависимости от… как его там? Штамма?
— Вот именно, — ответил Эпштейн. — Степень вирулентности штаммов очень разнится. Иногда вирус становится избирательным. Например, «испанский» грипп чаще всего поражал молодежь: детей и взрослых до тридцати лет.
— Почему? — вмешалась Вассерман.
— Не знаю, — покачал головой Эпштейн.
Фитч опять нахмурился, однако на помощь Эпштейну пришел Каралекис:
— Этого не знает никто.
— Почему?
— Потому что он не изучен.
— Что, грипп? — не поверил Фитч.
— Мы имеем в виду штамм «испанки», — объяснил Эпштейн. — Его никто не изучал.
— Но почему?
— Потому что все вирусы субмикроскопические. Для исследований требуется электронный микроскоп, который изобрели только в тридцать седьмом, то есть… когда же? Почти двадцать лет после пандемии «испанки».
— То есть его никто не изучал? — уточнил Фитч.
Каралекис кивнул.
— В том числе и корейцы?
Эпштейн с Каралекисом переглянулись, и наконец Эпштейн сказал:
— В том числе и северные корейцы.
— Выходит, — не унимался Фитч, — тот тип из Пхеньяна…
— Врач, — поправила его Вассерман.
— Не важно. Значит, тот врач из Пхеньяна мог только догадываться, что это «испанка».
— Ну… — засомневался Каралекис.
— Да что тут думать? — воскликнул Фитч. — Вы же сами сказали…
— Все не так просто, — вздохнул Эпштейн.
— Почему?
— Потому что в его распоряжении были пациенты. Он наблюдал симптомы, ход заболевания.
— И на этом основании, — заключил Каралекис, — он сравнил заболевание с «испанкой».
Воцарилось молчание, которое нарушила Жанин Вассерман.
— Нет, — заявила она. — Он ничего не сравнивал. Он прямо сказал: «испанка», и точка.
Вурис закатил глаза.
— Ну да, если верить переводчику… если верить врачу. Если верить перебежчику! — Он сделал паузу и оглядел собравшихся. — Я один такой подозрительный или…
Нил Глисон одобрительно фыркнул, затем глянул на часы. Поднявшись, он с фальшивой гримасой сожаления объявил: